Я дважды ударил его по голове, убедился, что он мертв, без особых проблем упаковал тело в мешок для отходов, погрузил в машину и отвез на кладбище, а вернувшись, все тщательно убрал. Я не встретил ни одного человека и был на сто процентов уверен, что нет ни одного свидетеля этого преступления. В тот же вечер я собрал все свои документы, уехал в Женеву и попросту лег спать.

Следователь. Таким образом, вы обвиняетесь в трех преступлениях: непредумышленном убийстве Камиллы Дюваль, умышленных убийствах Шарлотты Дижон и Дидье Жосье. Осознаете ли вы всю тяжесть подобных обвинений?

Монтесье. Вы так ничего и не поняли, господин следователь, а ведь я же вам только что сказал: я уже мертв, умер вместе с девочкой по имени Шарлотта. Может, это была единственная любовь в моей жизни, и я сам ее убил. Увы, моя девочка».

«Увы, моя девочка» – эта фраза мне что-то напомнила. Я рассеянно смотрел на танцующих, на многочисленные, голову кружащие огни у озера, ощущая все великолепие вечерней Женевы, и пытался вспомнить.

Воспоминание пришло неожиданно: я словно вновь увидел тетрадь с линованными страницами в своих руках, крупный школьный почерк с наклоном…

«…Все небо внезапно затянуло серым цветом, солнце в один миг поблекло. Роза в моей руке вдруг стала черной. Я с ужасом разглядывала бархатные траурные лепестки, а откуда-то, словно внутри меня, послышался печальный голос: «Черная роза – смерть. Увы, моя девочка».

Ну, конечно, чугунная моя голова! «Увы, моя девочка» – это тоже была фраза из Шарлоттиных снов.

После вечера с омарами и шампанским, под которые я на одном дыхании прочел протоколы допроса Роже Монтесье, история определенно подошла к своей последней странице – закрывай книгу, ставь ее на полку, иди варить кофе.

Я решил, что как скромный труженик-ищейка вполне заслуживаю награду, и в качестве таковой преподнес себе напоследок день безделья в Версуа. Ни над чем не ломать голову, ни за кем не гоняться, никого не разоблачать и с легкой душой любоваться клумбами с великолепными цветами, не подозревая в них никаких ужасных «начинок», – что может быть прекраснее?

В этот день я проснулся первым. Солнце пробивалось сквозь легкие шторы, дом был погружен в мирную тишину, лишь доносился беспечный щебет птиц. Я спустился на кухню, сварил себе кофе и, как в мое первое утро в Версуа, с чашкой ароматного напитка неторопливо вышел из дома, пересек дорогу и открыл чуть скрипнувшие чугунные ворота кладбища.

Теперь рядом с Шарлоттиной была могила ее отца, точно так же засыпанная мелким розоватым гравием, только вместо горшочка с ирисами для Жосье Лорен поставила пышно цветущую алую герань. Я присел на корточки и, маленькими глотками отпивая кофе, уставился на эти две скромные могилы. Ни о чем конкретном я не думал, не пытался вести мысленный разговор с умершими. Просто в голове кружились обрывки фраз, чьи-то лица, моментальные вспышки улыбок, звучали голоса…

Множество мелких морщинок на светлом лице Лорен, застывшей со скорбной гримасой перед бокалом вина на столе. Я сижу напротив нее, перед точно таким же бокалом, упорно отводя глаза в сторону, чтобы не встречаться с тоскливым взглядом голубых глаз моей собеседницы.

«И вот я спрашиваю себя: почему я всю жизнь так одинока?»

Вспышка, пробел во времени…

Блестящие глаза круглолицей плюшки, по-турецки устроившейся рядом со мной на ложе греха с чашечкой кофе в руках.

«Шарлотта влюбилась не в сынка, а в его папашу – в мсье Роже. Голову дам на отсечение!»

Вспышка, пробел во времени…

Лукавый взгляд светлых глаз седого Жосье – мы оба стоим на его балконе, выходящем на владения Монтесье.

«Я не раз наблюдал, как ночью Шарль встречал у ворот Шарлотту, а рано утром она возвращалась к себе».

Вспышка, пробел во времени…

Монтесье – вальяжный красавец, в одно мгновение превратившийся в усталого старика, дрожащей рукой закрывает глаза и словно вновь видит перед собой рыжую девочку Шарлотту, дерзко бросающую ему в лицо:

«Что вы знаете о любви, вы сами? Вы ее боитесь».

Вспышка, пробел во времени…

Пошатывающийся от выпитого с утра пораньше Шарль смотрит на меня синими глазами, в которых – отчаяние и тоска по ускользающей тени любви…

«Я провел ритуал, я молил князей всех сторон света, всех стихий, дней и часов суток вернуть мне мою девушку. Ритуал в новолуние, в полночь, заклинания на латинском языке».

Вспышка, пробел во времени…

И вновь – лицо несчастной Лорен за столом прямо напротив меня, ее глаза и чуть дрожащие руки.

«Увы, все проходит, все. Я потеряла дочь, и бедняга Дидье умер. Теперь я могу его простить».

Вспышка, пробел во времени…

Суровое лицо следователя и мертвенно бледное лицо Монтесье – вдруг постаревшее, покрывшееся паутинкой морщин.

«Признаете ли вы себя виновным?»

Вспышка, пробел во времени…

Лорен, Ольга, Соня, Танде и я на открытой террасе ресторана под бездной звездного женевского неба. Комиссар Танде дружески хлопает меня по плечу.

«И все это – благодаря вам, Ален!»

Вспышка, пробел во времени…

Почти нечеловеческая тоска в синих глазах Монтесье, его мертвенная усмешка.

«Увы, моя девочка».

Лица, глаза, голоса, интонации слов – все проходит, все. С нами остаются лишь наши воспоминания…

Каждый человек – целая книга со множеством страниц, тайн, неожиданных открытий, вот только она не сразу раскрывается. Приезжая в чужую страну, в чужой город, похожий на глянцевую коробку для рождественского подарка, поначалу ощущаешь себя зрителем в кинотеатре. Лишь постепенно, наблюдая жизнь и людей изо дня в день, ты сам становишься ее участником, и грань между экраном и зрительным залом неожиданно стирается.

Короткая жизнь Шарлотты пронеслась полетом стрелы: любовь, таинственные ритуалы, старые магические книги и странные сны. Жизнь ее отца, напротив, была довольно долгой, монотонной и мирной, лишь напоследок вспыхнув ярким пламенем. В одно мгновенье сгорела сытая жизнь красавчика Роже Монтесье, только после встречи с рыжей девочкой Шарлоттой осознавшего всю ее пустоту.

А Шарль? Что теперь будет с ним, что даст лечение в клинике для юных алкоголиков? Встретит ли он еще любовь, и какой она будет? Впрочем, это будет уже совсем другая история.

Я допил кофе, кивнул могильным плитам, как добрым знакомым: «Пока, Жосье, пока, Шарлотта». Пора было возвращаться в дом.

На могиле Шарлотты все так же красовалась надпись «Пой, Шарлотта, пой!»…