— Джеймс! — завопила Мадлен. Он улыбнулся в ответ.

Она смутно помнила отдельные моменты бейсбольной игры, которая показалась ей невероятно скучной. Это было хуже крикета — она едва могла отличить бегающих внизу игроков, а за счетом она вообще не могла уследить. Все вокруг, похоже, были в курсе всех происходящих на поле событий — об этом свидетельствовали рев толпы и лес поднятых вверх рук… все закоренелые американцы, подумала она про себя. Наверное, нужно родиться здесь, чтобы понимать их.

После игры они отправились выпить по кружке пива. Мадлен молилась, чтобы вечер продлился подольше. Но он сказал, что ему придется уйти пораньше на ужин, и ушел, оставив ее с приступом сомнений наедине, но потом все-таки она воспарила духом, когда он спросил, будет ли она свободна на следующей неделе. Они договорились встретиться в среду, до которой, она быстро сосчитала, у нее оставалось целых три дня и ночи, чтобы придумать, что надеть и поразмышлять над тем, не из чувства ли жалости к соотечественнику он приглашает ее встретиться. Она нахмурилась. За короткое время, за какой-то месяц, ее жизнь перевернулась с ног на голову. Где та решительная боевая женщина, которая бегала через всю Новодную улицу с ранеными женщинами на руках? Которая каждое утро ходила к университету, даже не останавливаясь, чтобы проверить, нет ли поблизости снайперов? Без каких-либо предупреждений ее заменили нервозной, неопытной девочкой. Она стала жалостливо бранить себя, спускаясь в метро.

— Итак… увидимся в среду, — сказал Джеймс, повернувшись к ней на ступеньках.

— Да. И спасибо за сегодня, все было очень мило.

Они стояли, улыбаясь друг другу. Джеймс, похоже, снова разволновался. Ей это нравилось — в отличие от поведения на конференции, в рабочей обстановке — в повседневной жизни он был не такой уверенный в себе.

— Жаль, что я не могу… что ж, как бы там ни было… до встречи в среду, — бросил он второпях. Он замешкался, потом помахал ей и исчез внизу лестницы. Мадлен скривила лицо. Она рассчитывала хотя бы на маленький поцелуй в щеку. Она почувствовала себя немного опустошенной, но… впереди еще среда. Хотя, вспомнила она, спускаясь на платформу, у него есть ее телефон, а у нее его нет. Это означало беспокойное ожидание у телефона до среды. Сердце у нее так и подскакивало каждый раз, как раздавался телефонный звонок. Джеймс Фурнье. Ей нравилось даже звучание его имени.

Оказалось, ей не пришлось мучительно ждать звонка до самой среды. Она пришла в офис в понедельник утром, проведя все воскресенье дома, упиваясь жалостью к себе самой. Почему у нее нет друзей? Потому что она не пыталась даже завести их, упрекала она себя. Если бы она приложила хоть чуточку стараний, она бы не сидела сейчас перед телевизором и не смотрела бы этот невыносимый сериал «Друзья», задаваясь вопросом о смысле жизни. Встряхнись, Мадлен Сабо. Убирайся отсюда и живи. Она все повторяла эти слова про себя, когда зазвонил телефон. Она подняла трубку без задней мысли.

— Э… это Мадлен Сабо?

Она замерла. Он говорил совсем как Аласдэр.

— Да. Это Джеймс?

— Привет. Надеюсь, ты не против… того, что я звоню в офис. Я просто хотел узнать… как ты провела выходные и не хочешь ли ты встретиться завтра вечером вместо среды? Если ты свободна, конечно. Немного не вовремя, и я…

— Джеймс, — сказала Мадлен, рассмеявшись. — Завтра прекрасно подойдет. Я планировала кое-что, но это легко отложить, — сказала она, широко улыбаясь.

— Ты уверена? Я хотел сказать, можно и до среды отложить, без проблем. Просто я… просто до среды еще так долго и… — он вдруг замолчал и усмехнулся. — Наверное, ты считаешь меня сумасшедшим.

— Нет-нет, завтра подходит идеально. Как прошел твой ужин?

— О, ужасно. Это была рабочая встреча; ее планировали уже очень давно. Сообщество адвокатов Нью-Йорка. Мой босс сказал, что я должен идти. Там было ужасно скучно. Я расскажу тебе все завтра, хорошо?

— Да, хорошо, — сказала Мадлен, в то время как сердце у нее смешно подскочило. — Что ж, до завтра тогда.

Джеймс назначил встречу в каком-то ресторане в Бруклине, несмотря на то что Мадлен была против, так как это оказалось на другом конце города от его дома, и они закончили разговор. Всю оставшуюся часть дня она едва ли могла сконцентрироваться на работе. Джамиля даже заметила, что никогда прежде не видела ее такой рассеянной — она не больна ли? Мадлен покачала головой. В Нью-Йорке вступала в силу весна. Жара и тепло медленно присоединялись к ней. Жизнь в удовольствие, которая, как ей казалось, обошла ее стороной, вдруг очутилась рядом. Джеймс Фурнье. Как такое возможно?

Амбер проснулась от грохота грома за горизонтом. Она растерянно осмотрелась в комнате. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, где она и почему. Сегодня она выходит замуж, а пока она лежала в комнате для гостей в доме родителей Танде. Она стянула простыни и стала смотреть в окно в темноте. Послышался еще один раскат грома. Воздух был влажным и тяжелым, похоже, собирался дождь. Она открыла жалюзи и выглянула в сад. Было четверть шестого. Небо только начинало алеть. Высокие величественные пальмы по периметру стены метались из стороны в сторону, повинуясь порывам ветра; где-то далеко заголосил петух. Их дом был просторным элегантным особняком, который Мандиа обновила ценой немалых затрат и проблем, связанных, как говорил Танде, с тем, что неподалеку на Кулуба-Хилл располагался Дворец президента, к северу от города. Она потеряла счет комнатам в доме и людям, которым эти комнаты принадлежали. Понятие «семья» в Африке, насколько она могла судить, было более растяжимым, чем в Европе — у них было бесчисленное количество родственников, дальних членов семьи, друзей Ибрагима и Мандии Ндяи, к которым Танде обращался не иначе как «дядя» и «тетя», несмотря на то что между ними не было никакой родственной связи. Любой, кто был старше тебя, автоматически становился дядей или тетей. В свои тридцать пять Танде все еще обращался к друзьям родителей именно так; и ей это казалось странным.

Теперь почти рассвело. Она смотрела поверх садов на вид просыпающегося внизу города с его жестяными крышами, минаретами и сверкающими стеклянными постройками, то и дело выглядывающими из-за горизонта. В Бамако было сухо; вся страна ждала сезона дождей вот уже целый месяц, но только не сейчас, взмолилась она, устремив взгляд в бесконечное небо. Если пойдет дождь, то это будет не просто мелкая изморось английского ненастного дня. Здесь дожди лили яростно, сплошной стеной, сметая в один поток все на своем пути. Не сегодня, шептала она тихо сердитой туче над горизонтом и закрыла жалюзи. Было прохладно даже без вентилятора. Она подошла к шкафу и открыла резные деревянные дверцы. Ее платье лежало в пластиковой упаковке; белоснежное светящееся бубу длиной по колено, похожее на то, что наденет Танде. Она под него наденет широкие летящие брюки и повяжет шарф на голову из той же ткани, что и все остальное. Она просунула руку под полиэтилен и коснулась тонкой материи. Лассана, старшая сестра Танде, несколько недель провела в поисках нужной ткани. Скромное декольте и рукава были обшиты кремовым шелком. Она подобрала красивые расшитые башмачки кремового цвета с серебристыми кожаными вставками — они были в африканском стиле с вздернутыми поднятыми носами и аккуратными каблучками. Она подобрала также серебряные украшения, чтобы они сочетались с ее платиновым кольцом с бриллиантом, которое подарил ей Танде, когда делал предложение; на фоне ее загорелой кожи и белых одежд все будет очень хорошо сочетаться, идеально.