— Я догадывался, — блаженно воскликнул Габор. — Ваш щедрый подарок за венгерским ужином — такой просто так не делают. И это не расточительство. Это мой талисман. Каждую ночь я храню ее под подушкой.

— А если кто-нибудь найдет ее днем? — спросила я, ужаснувшись.

— Это невозможно, — радостно заявил Габор.

— Почему же?

— Угадайте!

— Не знаю.

Он наклонился ко мне.

— Днем я ношу ее на теле.

— Где? — спросила я, чуть не задохнувшись от ужаса.

— Где ей и подобает быть. У самого сердца. Она и сейчас там.

— О!

— И мне безумно завидуют!

— Бога ради! Вы ведь не демонстрировали ее пред всеми.

— Не бойтесь. Конечно, нет.

— А кто же тогда завидует?

— Ваш второй пламенный поклонник. Аттила Надь. Но он не проболтается.

— Мне очень жаль, — сказала я сконфуженно, — но дело в том, что я обронила ее нечаянно. Мне никогда не пришла бы в голову подобная мысль.

— Никогда? — разочарованно воскликнул Габор.

— Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете? Я не… не какая-нибудь… я давно уже хотела просить вас… вернуть мне ее.

— Нет, — сказал Габор и засмеялся.

— Пардон?

— Моя дорогая Минка! Я не отдам ее обратно. Но если вы непременно настаиваете, то, пожалуйста. Берите. — И он положил правую руку на сердце.

Как? Средь бела дня? Я, благовоспитанная барышня, должна расстегнуть мундир молодого человека? А если кто увидит? Это была шутка. Мне оставалось лишь громко рассмеяться. Габор смеялся вместе со мной.

— Вы прекрасно знаете, что это невозможно.

— Почему же?

— Вы просто садист.

— Предложение остается в силе еще десять секунд. Раз, два, три! Если до десяти вы ее не возьмете, я делаю вывод, что вы в том не заинтересованы… нет, серьезно, Минка, дорогая. У меня нет от вас ничего, даже письма. У вас есть хоть капля сострадания? Немилосердное создание.

— Шантажист.

— У меня к вам предложение. Я оставляю себе ваш невольный подарок, а вы принимаете мой добровольный.

— Но мне не разрешают принимать подарки.

— Погодите, вы его еще не видели.

— Нет! Я хочу свой. Сейчас, немедленно.

Габор засмеялся:

— Ну ладно. Но сперва я только покажу вам свой подарок — и сразу выброшу его в ручей.

Стянув перчатку с правой руки, он снял с мизинца кольцо и протянул его мне:

— Соблаговолите, сударыня, бросить беглый взгляд на этот предмет, прежде чем я отправлю его рыбам… хотя мне очень жаль это делать. Я носил его, не снимая, день и ночь все последнее время.

— И в манеже тоже?

— Все время… И представлял себе, как изящно оно будет смотреться на вашей маленькой ручке. Минутку. Только примерьте! Дайте-ка мне вашу руку, — Габор стянул с моей правой руки перчатку, вернее перчатки, потому что я носила сразу три пары, одну поверх другой, как наша прекрасная императрица, и надел кольцо на средний палец. — Впору! — воскликнул он и быстро поцеловал мне большой палец со словами: — Да, выглядит и впрямь прелестно. А теперь отдавайте кольцо обратно, и покончим с этим.

— Что за спешка… Я даже не успела по-настоящему оценить его.

— Какая в том необходимость?

— Ну все-таки! — Я отвернулась и с восхищением рассматривала кольцо. До чего же красиво! Оно стоило сотни подвязок. Три виноградные грозди на золотом ободке — красная из мелких рубинов, белая из крохотных переливчатых жемчужин и зеленая из круглых шлифованных изумрудов. А между ними филигранной работы листья винограда с тончайшими усиками.

— А внутри гравировка, — вскользь заметил Габор, — всего три слова. Но большими буквами: OMNIA VINCIT AMOR. Но вам это тоже не интересно, как мне кажется.

— Ни в малейшей степени, — ответила я, вытянув руку на солнце.

— У вас, вероятно, сотни подобных колец от несчастных поклонников, и вы не знаете, куда их девать.

— Миллионы…

— Что я говорил! Вы кружите голову всему мужскому миру.

— Именно так. Со всей языческой страстью, других дел у меня нет, — и я улыбнулась ему.

— Ну хватит, — сказал Габор неожиданно серьезно и стянул перчатку со своей левой руки.

— Что хватит?

— Минка, дорогая, не смотрите на меня так, у вас глаза, как вишни, перед ними невозможно устоять.

— А если я буду?

— Тогда, — сказал Габор, наклонился ко мне и, сжав ладонями мое лицо, поцеловал. Он целовал меня в губы, с закрытым ртом, тихо постанывая, и поцелуй был долгим и нежным. Внезапно мы очутились в объятиях друг друга, легонько покачиваясь из стороны в сторону. И опять происходило нечто удивительное.

— Вы моя большая любовь, — прошептал Габор.

Едва эти слова прозвучали в моих ушах, я почувствовала, как они взлетели и рассыпались снопом белых искр по моим плечам и рукам, и заструились к талии, и, взорвавшись у солнечного сплетения, сладостной истомой навалились на все мои члены, переполнив все мое естество, а я потонула в Габоровых объятиях, не в силах пошевелиться.

Что это было? Паралич?

Ерунда! То была любовь.

Габор и я. Я ощущала гладкое сукно его мундира на своей щеке. Слышала быстрое неровное биение его сердца и прерывистое дыхание. Мы долго-долго не выпускали друг друга из объятий.

— Минка! — Его мягкие губы снова покрывали поцелуями мой лоб, виски. — Я желал этого целую вечность. Знаете что? Давайте отважимся на… давайте наедине говорить друг другу «ты». — И он поцеловал меня в ушко. — Мы будем говорить друг другу «ты». Это так интимно. Хочешь?

— Да, — прошептала я почти в беспамятстве.

— Я открою тебе тайну. Принцесса Валери и ее муж наедине, когда их никто не слышит, говорят друг другу «ты». И их кузина в Вене, Ее Величество, когда они одни, поступает так же. Отныне я буду писать тебе на «ты». Согласна?

Я кивнула.

— Минка моя, скажи мне что-нибудь.

— Что мне сказать вам… — Я оборвала себя на полуслове. Это было чересчур смело. Ни одному взрослому члену семейства я не говорила «ты», а теперь вдруг должна…

— Что мне сказать тебе, — поправил Габор, — повтори. Ради меня. Пожалуйста, сделай это.

Я собралась с силами.

— Что мне сказать тебе?

Габор засмеялся:

— Видишь? Это совсем не трудно. И теперь это наша с тобой тайна. Я ее никому не выдам. Даже Аттиле. Это будем знать только мы с тобой. А что ты должна мне сказать… обещай, что будешь носить мое кольцо.