Не работают приборы и аппаратура. Исчерпав отмеренный срок, один за другим вышли из строя компьютеры, музыкальные центры, проекторы. Лишь системы, обеспечивающие жизнь людей, еще функционируют.

Тишина царит в кают-компании… Тишина могилы. Неживая тишина проклятого, забытого Богом места.

Вдруг Светлана, до этого казавшаяся не более живой, чем кресло, на котором лежала, сбрасывает с себя оковы оцепенения. Она встает с кресла. Натягивает сапоги. Начинает рыться в кармане куртки.

– Ты чё? – спрашивает Герман, лениво шевеля губами.

Света не отвечает. Она извлекает из кармана связку ключей.

– Светик. Ты чё задумала? – приподнимается на локтях Лыков.

Снова молчание.

Николаева идет туда, где за прочной стальной дверью скрывается кабина управления.

– Взлететь хочешь, да? – с насмешкой говорит ей вслед Герман, опускаясь назад. – Счастливого полета.

– Нет. Не взлететь. Прощупать эфир, – отвечает Светлана, открывая дверь кабины. Дверь она оставила приоткрытой, и Герман видел, как подруга возится внутри, включая каким-то чудом работающее оборудование.

– Вот неугомонная, – тяжко вздыхает Лыков и поворачивается на другой бок.

Он знает, что эфир пуст, как разум покойника. Он знает, что у них нет никакой надежды, ни единого проблеска надежды. Мужчина больше не борется. Он сдался, смирился с неизбежным. С вялым раздражением слушает он, как Света в тысячный раз надевает наушники, проверяет микрофон, начинает говорить стандартный текст… Убаюканный ее голосом, Герман начинает дремать.

В следующий миг Лыков с грохотом падает на пол.

Дикий вопль взрывает сонное, унылое царство тишины, которым столько времени был их модуль.

– Есть контакт!!! – сотрясают жилой отсек крики Светы Николаевой. – Слушаю вас! Слушаю! Говорите!!!

Ошарашенный, растерянный, наполовину оглушенный, Герман кое-как встает на ноги. Ноги плохо слушаются его, разум воет сиреной: «Это шутка, она разыгрывает тебя!», но Лыков, повинуясь зову сердца, опрокидывая все на своем пути, кидается в ту сторону, откуда гремит полный нечеловеческой радости голос подруги:

– Да! Да, я вас поняла! Записываю! Алло-алло!

Когда он входит в кабину, в голове его все еще отдаются эхом последние слова Светланы: «Конец связи! Ждите нас!» Но Света уже не кричит. Она сидит, глядя в пустоту остекленевшим взглядом, мертвой хваткой вцепившись в наушники, и повторяет, как заведенная:

– Сочи… Сочи… Сочи… Убежище…

Час спустя из неприметной щели у подножия скалы появляются два человека, облаченные в скафандры. Несколько минут они стоят на месте, оглядываясь по сторонам.

Густая непролазная чаща окружает горы со всех сторон и покрывает их отроги. Тысячи и тысячи кустов и сотни деревьев стоят сплошной стеной, оплетенные густой паутиной лиан. Верхние ветви переплетаются, превращая кроны в сплошной купол, сквозь который с трудом пробивается свет. Царство вечного сумрака предстает перед людьми.

Потом люди долго совещаются, отнимают друг у друга карту, поворачивая ее разными сторонами. Наконец владельцы скафандров принимают решение и, держа наготове длинные острые ножи, углубляются в густые заросли.

Люди не видят, как из-за огромного валуна, у которого они недавно стояли, появляется огромный зверь, покрытый густой черной шер-стью. Зверь, не похожий ни на один вид, живший на Земле до Катастрофы. Хищник принюхивается, определяя направление, и, оскалив зубастую пасть, устремляется следом.

Погоня начинается.

Разбуженная посреди ночи странным шумом, Наташа приоткрыла глаза и тут же не удержалась, чертыхнулась: Герман, вместо того чтобы спать в своей ямке как все члены племени, ходил взад-вперед, сложив руки за спиной. Его шаги и стали тем шумом, который разбудил Наталью.

– Опять его колбасит. Когда же это прекратится… – простонала женщина. Обычно Ната поворачивалась на другой бок и засыпала, но сегодня она поняла: терпение лопнуло окончательно. Ночным бдениям Германа надо было положить конец.

Стараясь не разбудить мужа, на которого сольные концерты космонавта не действовали – спал как убитый, Наташа вылезла из ямки и направилась в сторону Германа, вышагивающего по кругу, словно сомнамбула. Его шаги не давали спать не только ей. Из ямки Маши Остриковой в сторону Германа полетел увесистый камень. С нулевым эффектом.

– Герман, сталактит тебе в зад, кончай! – прорычала Мария. Космонавт никак не отреагировал. Наташа камнями кидаться не собиралась. Она надеялась, что успокоить Германа можно будет менее радикальными методами.

– Слушай, Булыков, прекращай эти прогулки, – произнесла Наталья, становясь напротив Германа. Она на всякий случай выставила вперед руки, чтобы марширующий по кругу космонавт не сбил ее.

На ходу придуманное обращение произвело должный эффект.

Герман застыл на месте. Поднял на Наташу мутные глаза.

– К-кто? Булыков? Почему Булыков? – спросил он, медленно приходя в себя.

– Можно Лыбудов. Больше нравится? Да потому, что я уже не знаю, как к тебе обращаться, – скривилась Ната, – то ты Буданов, то ты Лыков…

– Я тоже не знаю, – отвечал мрачно Герман.

Его слова немного охладили пыл Наташи. Она видела, она чувствовала, что Герман ужасно страдает. Наталья не знала, о чем прочитал Герман на последних страницах дневника. Он не сказал ей. Никому не сказал ни слова. Но состояние, в которое впал космонавт, после того как дочитал бортовой журнал, иначе, как шоком, назвать было трудно. Лыков смотрел в одну точку, бормотал что-то себе под нос, ни с кем не желал говорить. Потом он уснул, и Наталья вздохнула с облегчением. Как оказалось, расслабилась она рано.

– Я все понимаю, – произнесла женщина мягче, подходя ближе к Герману. – Но пойми и ты: мы хотим спать.

– Да-да, – кивнул Герман, усаживаясь на край своей спальной ямки, – вижу. Простите.

– Проехали, – отозвалась из соседней ямки Маша.

В пещере снова воцарилась тишина.

Герман молчал.

Наташа поняла, что больше он этой ночью ходить не будет. Если и не выспится сам, то хотя бы не будет мешать другим. Но поняла она и другое: сейчас лучший момент, чтобы «расколоть» Лыкова. Выведать, что открыли ему записи капитана Николаевой.

«А потом – сразу на боковую», – заключила Наташа сама с собой договор.

Но Наташа не успела задать Лыкову ни одного вопроса. Он вдруг начал говорить сам. Говорил ли он для нее, или сам для себя, или просто бредил, – Сорокина не поняла. Но уйти и не подслушать его слова оказалось выше ее сил. Наталья осторожно опустилась рядом на корточки.