Колокол Борджиа. Он хотел бы поговорить о нем со Стариком, но вряд ли тот будет в подходящем для разговоров настроении, после того, как отсидел у Карла или «Под Черным Деревом» полдня.

Дьюан наскоро приготовил обед, поджарив на старой сковородке свиные котлеты, опытной рукой покрошив лук и картофель, и одновременно слушая передачу из Де Мойна. Новости были такими, как обычно: Националистический Китай жаловался в ООН на то, что на прошлой неделе Красный Китай обстрелял остров Кимой, но жалобы были безрезультатны: ООН как и все страны не хотел новой Кореи; постановки на Бродвее отменены в связи с забастовкой актеров; люди из команды сенатора Джона Кеннеди сообщают, что на следующей неделе он намерен произнести в Вашингтоне речь на тему внешней политики, но Айк будто нарочно выбил почву из-под ног всех кандидатов в президенты, запланировав на это же время поездку на Дальний Восток; Соединенные Штаты требуют от Советского Союза возвращения Гари Пауэрса, а Аргентина требует выдачи Израилем похищенного его разведкой Адольфа Эйхмана. В спортивном выпуске прозвучало сообщение о том, что в Индианополисе запрещено сооружение трибун подобных тем, которые обвалились в этом году во время гонок в День Памяти, когда погибло два человека и свыше сотни было ранено. Затем последовал репортаж о матче-реванше между Флойдом Паттерсоном и Ингмаром Иогансоном.

Обедая в одиночестве Дьюан включил радио погромче и прислушался. Он любил бокс. И мечтал когда-нибудь написать о нем рассказ. Возможно, что-нибудь о неграх… О том, как они, одерживая на ринге победу за победой, добиваются равенства. Дьюан слышал, как когда-то Старик и дядя Арт говорили о Джекки Джонсоне и этот разговор засел у него в памяти. Подходящий сюжет для любимого романа. Это, подумал Дьюан, могло бы быть отличным романом. Если бы я только сумел написать его. И знал бы достаточно и о боксе, и о Джекки Джонсоне, и обо всем, что нужно знать, чтобы писать романы.

Колокол Борджиа. Дьюан закончил обедать, вымыл тарелку и чашку из-под кофе, заодно вымыв посуду, оставленную Стариком после завтрака, сложил ее в шкаф и прошелся по дому.

Во всем доме было темно, горел только свет на кухне, и старый дом казался более загадочным и странным, чем обычно. Наверху, там, где располагалась спальня Старика и ныне пустующая комната Дьюана, ощущалось что-то, похожее на чье-то тяжелое присутствие. Колокол Борджиа, висящий все эти годы в Старом Централе? Дьюан недоверчиво покачал головой и включил свет в столовой.

Обучающая машина сияла во всем своем пыльном великолепии.

Остальные плоды изобретательской деятельности загромождали верстаки и пол. Единственным работающим и включенным в сеть прибором был автоматический телефоноответчик, который Старик изобрел пару лет назад: примитивная комбинация деталей от телефона с небольшим катушечным магнитофоном. Устройство вставлялось в телефонную розетку, записывало на ленту передаваемое сообщение и приглашало звонить еще.

Почти все позвонившие – кроме дяди Арта – услышав неожиданный ответ, произносимый явно нечеловеческим голосом, от смущения и гнева бросали трубку, но иногда Старику, проанализировав голос или шкалу ругательств, удавалось вычислить звонившего. Кроме того, отцу Дьюана страшно импонировало раздражение, которое вызывала у людей ответчик. Даже у телефонной компании. Люди из компании Ма Белл дважды являлись на ферму и угрожали снять номер с обслуживания, если мистер Макбрайд не прекратит нарушать закон, портя оборудование компании, не говоря уж о посягательстве на права граждан, тем что записывал их беседы без их ведома.

В ответ на что Старик указывал, что это его беседы, что эти люди звонили ему, и что никакого нарушения гражданских прав не было, поскольку эти люди прекрасно знали о том, что их записывают, так как он их об этом предупредил. А в том, что касается прав человека, то Ма Белл сама есть говеная капиталистическая монополия и может все свои угрозы вместе с оборудованием запихать в свою капиталистическую задницу.

Но эти угрозы все-таки удерживали Старика от того, чтобы предлагать свое изобретение, которое он называл «телефонным мажордомом», на продажу. Дьюан же был счастлив уже тем, что им еще не отключили телефон.

К тому же за последние месяцы он сам немного усовершенствовал изобретение Старика, и теперь запись сообщения сопровождалась миганием сигнальных лампочек. Он хотел добиться того, чтобы при записи на пленку разных голосов мигали лампочки разных цветов – например, зеленый когда звонил дядя Арт, синий – для Дейла и остальных ребят, прерывистый красный – для телефонной компании, но пока что эта проблема с трудом поддавалась решению… Дьюан встроил тоновый генератор, чтобы идентифицировать голоса абонентов на основании прежних записей, затем сконструировал простую схему для петли обратной связи к батарейкам соответствующих лампочек… Но все эти детали были слишком дорогими и он ограничился тем, что установил одну лампочку для всех абонентов.

Сейчас она не горела. Значит никаких сообщений не было. Да они и бывали очень редко.

Дьюан подошел к входной двери и выглянул наружу. Свет, горевший около амбара, освещал поворот подъездной аллеи и часть дома, но оставшиеся в тени поля казались от этого еще темнее. Цикады и древесные лягушки вопили сегодня во всю мочь.

Дьюан постоял минуту, размышляя над тем, как бы ему уговорить дядю Арта отвезти его завтра в университет Бредли. Обдумав этот вопрос, он решил вернуться в комнаты и позвонить дяде, но прежде он сделал одну странную вещь, которой никогда не делал прежде. Он запер на крючок наружную дверь и отправился через холл к парадному входу, чтобы убедиться, что эта редко используемая дверь тоже заперта.

Конечно, это означало, что теперь ему придется дожидаться возвращения отца, чтобы отпереть ему дверь, но это неважно. Они никогда не запирали дом, даже в тех редких случаях, когда отправлялись с дядей Артом на уик-энд в Чикаго или Пеорию. Им это даже в голову не приходило.

Но сегодня Дьюан не хотел, чтобы двери оставались незапертыми.

Он проверил крючок, сообразил, что даже он сам с легкостью вышиб бы дверь одним ударом кулака, улыбнулся собственной глупости и пошел звонить дяде Арту.

Маленькая спальня Майка помещалась на втором этаже над той комнатой, что была когда-то гостиной, а потом превратилась в комнату Мемо. Второй этаж у них в доме не отапливался, просто в полу были установлены большие решетки, чтобы обеспечить доступ теплого воздуха снизу. Эти решетки находились как раз под кроватью Майка и на своем собственном потолке он часто видел слабый отсвет маленькой керосиновой лампы, которая всю ночь горела в комнате Мемо. Мама по нескольку раз за ночь спускалась к Мемо и тусклый свет лампочки был очень кстати. Майк прекрасно знал, что если встать на колени и заглянуть через решетку, то он увидит небольшой холмик одеяла. Под этим холмиком теперь всегда лежала его бабушка. Но он никогда так не делал, ему казалось, что это смахивает на подглядывание.

Но иногда мальчика охватывала уверенность, что он слышит, как струятся сквозь решетку потоки мыслей и снов Мемо. Это не были слова или образы, нет, они поднимались к нему в виде едва слышных вздохов, теплого дуновения любви или холодной струи тревоги. Часто Майк, лежа без сна в своей низенькой комнате, думал, что, если Мемо умрет прямо сейчас, когда он здесь лежит, то услышит ли он как отлетает ее душа. Помедлит ли она, чтобы обнять его, как бывало прежде, когда он был маленьким?