лупиться и уже облезшие. И вот однажды вечером Питер с Мико пришли сюда посмотреть на народ, и протиснулись через толпу к площади, где были игры и всевозможные увеселения, и бродили, засунув руки в карманы, от балагана к балагану, наблюдая, что делается. Из громкоговорителя неслась оглушительная музыка. Вдруг Мико заметил, что Питер поднес руку к голове. Тогда он схватил его за руку и, расталкивая народ, вывел с площади на широкий приморский бульвар. Здесь на длинных, составленных вместе скамейках сидели люди; люди стояли, прислонившись к ограде, и смотрели, что делается на площади; люди прогуливались или просто толклись на месте. И Питер отнял от головы руку, и вырвался от Мико, и выскочил на середину аллеи, и вдруг заговорил. Громовым голосом, и так, что все начали обращать на него внимание.

Мико почувствовал, как пот выступил у него под коленками и на лице. По лицу пот катился градом. От неожиданности он остолбенел, и кольцо ухмылявшихся людей оттеснило его от Питера. Чужие люди стояли и насмешливо улыбались при виде молодого человека в приличном сером костюме, красном галстуке и белой рубашке, в ослепительно начищенных ботинках. Пьяный, что ли?

— Ничего вы, идиоты, не знаете, — говорил им Питер, и кулаки его так сжались, что костяшки побелели. — Не знаете вы, что когда в земном поле отклоняется магнит, остановленный действием какого-то другого магнитного поля, направление которого перпендикулярно магнитному полю Земли, то сила отклонения прямо пропорциональна углу отклонения. Пари держу, что вы, дураки, этого не знаете.

Тут Мико наконец пробрался к нему. Обнял его и почувствовал, что он совершенно закостенел, как снулая рыба. Он буквально вынес его на руках из толпы. Неподалеку за углом оказался тихий проулок, куда обычно исчезали, придя к взаимопониманию, пары, и он вел его по этому проулку, не останавливаясь, пока огни города не остались позади и уже нельзя было различить любопытных голов, высовывавшихся из-за заборов.

Были и другие случаи.

На площади в день ярмарки, например.

Джо битый час провела в церкви, молясь за Питера. Потом пошла в город. Ей нужно было пройти через ярмарочную площадь, и там она увидела толпу людей, собравшихся в круг. Что-то толкнуло ее подойти и посмотреть. В центре круга оказался Питер, ботинки его были перепачканы в навозе, за ним, ухмыляясь, стоял старенький уличный продавец в драной рубашке. И Питер вышагивал, окруженный толпой фермеров, и рассыльных, и бродячих ремесленников. Он вышагивал и дудел что есть мочи в свистульку, принадлежавшую, очевидно, продавцу. Он даже не дудел. Просто надувал щеки, и из жалкого кусочка жести вылетали звуки, в которых его захлебывающиеся рыдания смешивались с надрывным завыванием дудки.

Она вошла в круг, и взяла его за руку, и отняла у него свистульку, и отдала владельцу, и толпа расступилась перед ней. Насмешки, шуточки, пьяные выкрики разом смолкли, и в наступившей тишине она повела его прочь, а он говорил и говорил, много и путано. Она привела его туда, где река, прозрачная и чистая, несла свои воды мимо высоких деревьев, и усадила его там, и слезы катились по ее щекам, и отчаяние сжимало сердце. И наконец она заметила по его глазам, что сознание возвращается к нему, и вот он взглянул на нее и сказал:

— Джо, родная, что это мы с тобой тут делаем?

Обо всем этом они думали теперь, пока шли по дороге.

— И хуже всего то… — сказала Джо, неожиданно прерывая молчание, и ей пришлось предварительно прочистить горло, чтобы голос не сорвался. — Хуже всего то, что он, по-моему, это сознает.

— Ты о чем? — спросил Мико.

— Последнее время, когда он приходил в себя после припадков, я стала замечать, что он на меня как-то очень странно смотрит, пытается что-то определить по моему лицу, пытается понять по глазам, что случилось.

Они прошли вдоль моря, мимо домиков и пляжей, приглаженных и принаряженных, где даже песок и скалы казались красивой декорацией, — все для туристов! Вдоль бесконечного приморского бульвара, в конце которого торчала вышка для нырянья, оставив позади все эти достижения цивилизации, они прошли по пустынным отмелям, где при их приближении поднимались на воздух и исчезали куда-то дикие утки, а пасущиеся коровы вопросительно посматривали на них. Они обыскали все укромные места под низкими скалами и так и не нашли того, кого искали. Случалось, они останавливались с тяжело бьющимся сердцем, увидев рыжеволосую голову, мелькнувшую на пустынной отмели или где-то высоко на косогоре, и потом, подойдя поближе, убеждались в своей ошибке.

Затем они свернули от моря и обошли весь город. Здесь Питер часто гулял с Джо. Прошли по проселочной дороге, мимо деревни Варна, через унылые окрестности Лог-Инч, мимо торфяников с белым памятником какому-то убиенному священнику, побывали на кремнистой дороге, спустились к безлюдным торфяным болотам в надежде, что он мог уйти сюда, чтобы побыть наедине с самим собой и собраться с мыслями. Но никаких следов его нигде не было, и они шли и шли, усталые, пропыленные, сознающие всю безнадежность поисков и отчаявшиеся. Потом они повернули обратно в город, мимо заросшего кипарисами Рахунского кладбища. Навстречу им тянулся бесконечный караван: тележки, запряженные осликами, и тележки, запряженные лошадьми, возвращавшиеся из города с пустыми бидонами из-под молока; они дошли даже до островка с деревом боярышника и постояли на берегу, высматривая. Был прилив, так что перейти туда было невозможно, и они даже порадовались этому, потому что все равно было совершенно очевидно, что там никого нет. В конце концов они повернули обратно, пересекли железнодорожное полотно и пошли в лес.

Питер часто бывал в этом лесу. Он приезжал сюда на велосипеде или на отцовском автомобиле, когда удавалось потихоньку взять его, и занимался там, если был в настроении. Здесь было очень тихо. Только деревья шелестели, и перекликались птицы, да слышно было, как в зарослях кустарника суетятся дрозды. От земли поднимался запах гниющей травы. Ноги утопали в ковре из палых листьев, которые из года в год копились тут слой за слоем. Но в лесу было пусто, как в небе в ясный погожий день, и никто, кроме лесных обитателей — кроликов, главным образом, — не нарушал глубокого покоя.

И в конце концов они пошли обратно, и их понурые фигуры красноречивее слов говорили о неудаче.

Они совсем отупели