Исходя из этого можно было сделать однозначный вывод, что некий Богоборец, убеждающий всех, что он давно погибший Глеб Истомин, является всего лишь программой-роботом.

И все же — зачем в игру ввели этого персонажа?

Ответ на запрос еще не пришел, и Танку оставалось только гадать.

Чем прославился Глеб Истомин? Тем, что убил Епископа — нового и единственного бога Мира. И вот теперь Глеба возродили — в виде харизматичного Богоборца.

Логично, вроде бы.

И все же было здесь что-то подозрительное. По идее, корпорация должна замалчивать о своих проколах. Зачем напоминать посетителям и обитателям Мира старый трагический случай с заигравшимся человеком, совершившим двойное убийство и самоубийство?..

Танк чувствовал, что за фигурой Богоборца что-то кроется. Но что? Что? Ни поисковые системы, ни закрытые серверы не могли ответить на этот вопрос.

Возможно, что-то мог прояснить Кей Туровски, в мире игры известный под именем Белиал. Он представился другом Богоборца. Так может быть он знает нечто, неизвестное остальным?..

Танк дотянулся до телефона, взял его в руку, задумался, выстраивая предполагаемый разговор. Потом решительно набрал номер и приложил трубку к уху…

1

У них еще было время, пока не кончилась ночь, пока не вернулся в Мир Белиал, и они спешили уйти от деревни как можно дальше. Стихия была на их стороне — дождь смывал их следы, ветер подталкивал их в спины, непроглядная мгла прятала их от возможных соглядатаев.

Они двигались быстро — где бегом, где торопливым шагом; они не разговаривали и не оглядывались. Они тяжело дышали, под их ногами хлюпала и чавкала раскисшая земля, в узлах громыхала металлическая посуда — но все звуки терялись за гулом ветра и шумом дождя.

Они остановились лишь однажды — на опушке небольшого лесочка, окруженного высокой крапивой.

— Что случилось? — Глеб не понимал, зачем они сюда забрели.

— Минуту! — отозвался Ирт, глядя, как Горр ловко взбирается на кряжистый дуб.

Прошла минута, и пропавший в темной кроне Горр дал о себе знать — сбивая листву, пролетел сквозь ветви длинный темный сверток, шлепнулся на землю, разбрызгав грязь. Следом скатился с дерева и сам паренек, подхватил сверток и оставленный у корней узел, кивнул Ирту:

— Все на месте.

Ирт повернулся к Глебу:

— Бежим! — и он первый сорвался с места, врезался в высокую стену сырой крапивы и исчез за ней.

2

Когда забрезжил рассвет, они сделали короткий привал. Инициатива по-прежнему исходила от Ирта — все время он двигался впереди, указывая дорогу на бездорожье, а потом вдруг остановился, обернулся и махнул рукой:

— Отдыхаем!

Место для отдыха было не самое лучшее, да и дождь с ветром не унимались. Но беглецы были рады и такой остановке. Горр тут же уселся на узел с посудой, а Глеб опустился на плоский круглый камень с ямкой в центре — в детстве он и его сверстники называли такие камни чертовыми кольцами. Сейчас он бы назвал свое сиденье чертовым жерновом.

— Перекусим, чуть отдохнем и сменим направление, — сказал Ирт. — Не знаю, сможем ли мы обмануть Белиала, но будем стараться. Не так давно я был рабом, и кое-какие уловки мне знакомы.

Он присел на корточки и развязал узел с провизией. Глеб поморщился — еда перемешалась, перемялась, раскисла. В буром месиве поблескивала металлическая посуда, одна бутылка с вином лопнула, горлышки других торчали из неаппетитной массы словно поплавки. Конечно и этим пойлом можно насытиться, но…

Глеб покачал головой:

— Я не голоден.

— А что это там желтое? — Горр с интересом заглядывал в развернутую простыню. — Сыр? Мне бы кусочек…

Из всех продуктов сыр пострадал меньше всего. Он лишь помялся и треснул, он перестал быть кругом и стал комом, но его можно было есть без отвращения — если вырвать кусок из середины, а не с края.

— Предлагаю выкинуть это все, — сказал Глеб. — Что зря таскать тяжесть?

— Все не будем, — Ирт копался в месиве. Он уже извлек целые бутылки и осколки стекла, достал и вытер ком сыра, два побитых яблока и огурец. — Возьмем то, что уцелело.

— Я это есть не стану.

— Дай мне яблоко, Ирт, — попросил Горр. — И еще что-нибудь. Завтра полнолуние, и у меня зверский аппетит…

Трапезничали в молчании. Горр хищно чавкал, Ирт ел аккуратно и немного, Глеб лишь смотрел на товарищей. Перекусив, начали собираться — съедобное, но неприглядное месиво отнесли в сторону, бросили в канаву, сплошь заросшую кустами. То, что еще можно было съесть, рассортировали, разложили по кастрюлям, тряпичными полосами подвязали им крышки, упаковали в простыню. Разделили поклажу Горра — и вновь Глебу ничего не досталось. Он не стал возмущаться, тем более, что Ирт протянул ему длинный сверток, тот самый, что сбросил с дуба Горр, и сказал:

— Бери.

— Что это?

— Ты разверни.

Глеб послушался — развязал, распутал тесьму, положил сверток на колени, осторожно распеленал его.

— Это мое копье?

— Да.

— А молот?

— Молот мой. Я к нему так и не привык, а выбросить жалко. Да и, может статься, пригодится он еще. Хоть он мне и непривычный, но топор, меч или алебарда мне непривычней сильней.

— И книга… Та самая?

— Да.

Глеб хотел сейчас же открыть тяжелый том и прочесть все, что там написано про него — Богоборца. Но шел дождь, и книгу следовало поберечь. Да и сумрачно еще было, и время терять не хотелось — а вдруг погоня уже снаряжена?

— Оружие понесу я, — решил Глеб. Его спутники не спорили, очевидно, они на это и рассчитывали.

— А ты, Горр, чем вооружен? — спросил Глеб. — И что ты умеешь?

Паренек пожал узкими худыми плечами:

— Я безоружен.

— Он себя еще покажет, — сказал Ирт.

— Возьми, — Глеб протянул Горру дубинку. Жалко ему было выбрасывать свое творение, хоть и не нужно оно ему уже было. — Заткни за пояс. Мало ли что…

У паренька ноши хватало, но с Богоборцем он спорить не стал. А Глеб из обрывка простыни смастерил петлю, привязал ее к поясу и сунул в нее рукоять боевого молота.

— Держись рядом, — велел он Ирту. — Если что случится, я тебе его отдам.

Получив настоящее оружие, Глеб почувствовал себя много уверенней. Теперь и он мог отдавать спутникам распоряжения.

— Ну что? — обратился к нему Ирт, словно советуясь. — Идем дальше?

— Погодите, я сейчас книги переложу и двинемся.

Книги мешали ему всю дорогу. Они колотили его по ребрам и впивались углами в тело. Он придерживал их локтями, но они постоянно ускользали и все норовили заползти под ремень — он ловил их, не давая сбежать. Он почти возненавидел эти неудобные бумажные кирпичи, но, понимая их возможную ценность, терпел.