ламп сверкал гранями сколов красноватый мутный камень, точно застывшая на морозе кровь. Вглубь этой по-мертвому блестящей плоти змеился узкий и высокий канал, походивший на драгоценное ущелье. Точки освещения, усеивающие склоны до самого потолка, медленно затухали и разгорались вновь, предавая загадочному месту еще больше таинственности.

— Ну вот, мы и на месте, — не без гордости объявил Мустафа. — Жемчужина нашей коллекции. Жаль, конечно, что из-за опасности обрушения всего этого великолепия смотреть на него в общем порядке не пускают. Хотя мы здесь уже столько лет, а ничего так еще и не упало.

— Скажите, а Верховных захаживает сюда? — спросил Иван, внимательно разглядывая ближайшую к себе стену. — Ему-то сюда вход свободный?

— О, да! — Мустафа аж порозовел от гордости. — Господин Верховный наш частый гость! Странно, что он с вами не пошел…

— Он хотел, — вздохнул Аба, — но у него сегодня много других важных дел. Сказал, что если до окончания ремонта вертолета не освободится, то присоединится к нам. А если нет, так в другой раз. Эм, извините, а можно один маленький нескромный вопрос про нашего общего начальника? Просто любопытная ерундовина, уверяю! Вот мы все четверо тут в первый раз, таки потому, что мы тут ни разу небыли еще. Для нас это новые впечатления, незабываемое диво на всю жизнь! Но что тут делать часто? Это ведь просто огромный кус инопланетной драгоценности. Ну раз ты его увидел, ну два… Ну, пусть пять! Для удержания, так сказать, образа прекрасного. Но что тут делать постоянно? Я не могу понять. Что он тут так часто делает?

— Хм, — усмехнулся Мустафа, взял Абу под локоть и тихонько повел его вдоль расколотого ущелья. Вслед за ними тронулись и остальные. — Я работаю здесь экскурсоводом уже десять лет и за все эти годы спустил к пирамидам Хосе столько народу, сколько во всем Каире живет. И среди них, уверяю вас, есть много, очень много тех, кто спускался и два, и три, и десять раз. Некоторым так и вовсе необходимо тут бывать каждый месяц. А делают… Что они еще тут могут делать? Слоняются, щупают камень, просто стоят. Иногда плачут. Но больше всего — думают. А ведь есть о чем. Есть! Вы верующий?

— Я-то? Нет, я люблю удовольствия и не люблю от них отказываться. А вот родители мои были из ортодоксальных иудеев. Жили по Галахе, все дела…

— Для многих побывать здесь, значит получить тяжелый удар по своему мировоззрению. Больно осознать, что твоя вера и вера твоих предков не объясняла ни мира, ни его появления, ни его законов. Все это была просто интерпретация сугубых взглядов, закрепленная в букве и возведенная в абсолют. И люди возвращаются сюда, когда старое и понятное утягивает их от открывшейся истины.

— Из ваших слов следует, что Верховный все никак не поверит в инопланетный разум, — Иван мрачно усмехнулся. — И ходит сюда за подпиткой своих новых верований.

— О, господин Верховный это совсем другое дело! Ведь он посещает не просто пирамиды Хосе Франсе, а Запрещенную пирамиду. Тем более что и причин вернуться сюда даже простому человеку гораздо больше, чем одна и у каждого причины будут свои.

Мустафа замолчал, а Юки подумала про себя, что на вопрос Абы о том, что же здесь делает Верховный он так и не ответил, ловко свильнув на другую тему. Хотя кое-кто ответил за него и очень точно. Юки оглянулась на Ивана, что шел позади всех и внимательно следил за глубиной опаловых стен. Если Верховный родом с пустошей, где тысячелетиями стояли эти пирамиды, то они, действительно, могут подпитывать его силой. И это же значит, что здесь его дом. От этой мысли у Юки по коже пробежал холодок. Вассал создателя жизни, самый могущественный псевдочеловек на земле и они забрались в его логово. И если Верховный не уничтожен тем, зеленым великаном Вербарии, то сейчас он вероятнее всего здесь. Знает о них. Следит, быть может, сейчас за каждым их шагом глазами вот этого экскурсовода.

— Мы только что прошли развилку, — вдруг услышала она из-за плеча шепот Ивана. — Справа.

Юки обернулась и, действительно, справа в стене мерещился проем, разглядеть который было очень трудно: узкий и невысокий он попросту сливался со стеной, прикидываясь очередным темноватым пятном.

— Что это? — так же шепотом отозвалась она.

— Не знаю. Просто запомни где он.

Шагов через двадцать процессию остановил тупик.

— Что такое?.. — Мустафа ощупал ладонями красную, густо мерцающую стену и обернулся на недоумевающую компанию. — Это откуда?

Он опустил руки, плечи и ненадолго затих.

— Странно… Обвал, наверное, случился, — заключил он в итоге. — Придется возвращаться.

— А как же!.. — запротестовала, было Эйра, но провожатый не дал ей окончить:

— Для вашей безопасности. И моей.

Делать нечего — развернулись и пошли назад. Но не сделали и десяти шагов, как уперлось в тупик из того же мутно-алого камня.

— Снова обвал, — промямлил Мустафа. — Но… Я не слышал грохота. Вы слышали что-то?

— Так и знал — буркнул Иван, отпихнул экскурсовода и, прислонив ухо к преграде несколько раз стукнул ее кулаком. — Аба, ты порошок взял с собой?

— Да, немного, — Аба вынул из бокового кармашка кителя пробницу и потряс ее у уха. — То, чем на вертолете баловались.

— Отлично! Насыпь под стенку, вот тут, — и он носком своего нелепоогромного, арктического сапога ткнул в основание новоиспеченной преграды. — Сейчас попробуем расшатать…

Он встал на колени возле крохотной серой кучки, достал из карманов перемотанные в пленку полукруги и на мгновение обернулся к озадаченной компании.

— Отойдете на пару шагов. Черт его знает, что получится.

Все послушно отступили, включая экскурсовода, который, потный и бледный, даже не спросил, что это помазанник Верховного собирается делать.

Юки стояла слева от него, чуть позади у грязно-красной выщербленной стены и отлично видела, как Иван поднес к горке полукруги и, что-то бормоча себе под нос, стал ворочать их из стороны в сторону, слегка поднимая и опуская. Несколько секунд ничего не происходило… Потом кучка чуть-чуть шевельнулась, осыпалась и из нее наперегонки побежали по преграде стебельки лианы. Они шевелили листочками, вгрызались узелками корней в мутный красный камень и ползли все выше, оставляя за собой паутину белесых трещин. Наконец, загадочное растеньице увяло: листья пожухли, осыпались, стебель высох и тоже упал. Но трещины остались.

— А ну, — Иван поднялся, заставил всех отступить на три шага и со всей силы пнул стену. Стена хрупнула и, точно пласт подтаявшего льда, обрушилась на землю.

— Свобода! — обрадовалась Эйра, бросилась, было, по коридору, но через десять шагов наткнулась на очередную преграду.