И поманил к себе нубийку.

Та пошла к нему на четвереньках, по-кошачьи выгибая спину и качая большим задом, обтянутым тонкими шальварами. Платье сползло на спину, груди призывно колыхались.

Тяжело дыша, Аби Ауф поднял к губам чашку. За этими разговорами он так и не успел ничего взять в рот – ни вина пригубить, ни плова попробовать.

Темная ручка метнулась с нечеловеческой быстротой, вино плеснуло – на колени, на ковер, на подушку, потекло вниз к локтю. Перехватившая запястье рука нубийки стала мокрой и скользкой – дерзкая девчонка окатила и его, и себя.

– Что ты делаешь, о скверная! – в ярости выкрикнул Аби Ауф.

В ответ девушка придвинулась совсем близко, так, что он ощущал тепло ее тела. Рядом под руками Хилаля постанывала белокожая: тот запустил ей руку под платье и сосал нижнюю губу.

С трудом оторвавшись от этого зрелища, Аби Ауф снова посмотрел на нубийку: та продолжала крепко сжимать запястье, бесстыдно улыбаясь. Он дернул руку, вино плеснуло снова.

– Ты не боишься, о купец? – засмеялась, показывая розовые десны, невольница. – Сейчас пост, ты не должен ничего вкушать до заката!

– Пусти! – строго приказал Аби Ауф – у себя дома он не позволял рабыням так своевольничать.

Пальчики медленно разжались.

– Смотри, – щурясь и ласково улыбаясь, протянула девушка. – Если ты обманешь Всевышнего, Он обманет тебя: Творец ревнив и ждет, не прощая…

Аби Ауф отхлебнул вина и смерил ее взглядом:

– А ты кто такая, чтобы учить меня богословию?

Девушка звонко рассмеялась, зазвенев монистом:

– Я – пери по имени Судабэ, о ашшарит! Я дева паирика, я дарю людям наслаждение!

Аби Ауф расхохотался следом:

– Воистину, это так! Ты пери, о девушка, и я не видел пери обольстительнее тебя!

И, отхлебнув снова, сказал:

– Иди ко мне, о Судабэ…

И, облизнув губы, протянул к ней руку. Хилаль и Маруф уже ушли внутрь дома и, судя по вскрикам и стонам, занимались делом. На айване остались лишь они вдвоем.

Нубийка томно улыбнулась и, приподнявшись на коленях, принялась развязывать шнурок своих шальвар. Застонав от нетерпения, Аби Ауф сгреб ее в охапку и хотел уже повалить на спину, как вдруг услышал новый женский голос. Голос мурлыкнул на фарси:

– Ну что тут у тебя, Судабэ?

Обернувшись, купец увидел высокую женскую фигуру. Свет и тень качнулись с отражениями пальмовых листьев на занавесях, и женщина подошла чуть ближе. Ее окутывало что-то прозрачное, похожее на золотистое покрывало. Нубийка легонько отстранилась и поднялась на ноги:

– Он ваш, моя госпожа.

Разинув рот, Аби Ауф смотрел на приближающуюся фигуру в золотом ореоле. Женщину обвивало не покрывало. Она плыла над досками пола, укрытая лишь водопадом золотых волос. Совершенно обнаженная.

Когда она опустилась перед ним на колени и положила руки на плечи, человек попытался что-то выговорить. Тонкий длинный палец запечатал ему губы:

– Зачем это нам?.. – показывая острые клыки, улыбнулась пери.

И, довольно вздохнув, взяла человека за голову и придвинулась к его рту, жадно раскрывая свой.

Поцелуй длился долго – человек быстро перестал стонать и извиваться. Тело отдавало жизненные соки медленно, постепенно скукоживаясь под одеждой, словно из него выпускали воздух. Пери любила ашшаритов – за полнокровность. И за жизнелюбие – в них дух бил ключом. Они с сестрой даже поспорили за этого гостя – в конце концов, троих человек никак нельзя разделить пополам.

Когда агония прекратилась, она отлепилась ото рта высохшего, похожего на выпотрошенную куклу скелета. И отпустила морщинистую голову с выпученными глазами и оскаленным ртом.

Тело купца повалилось на пол с глухим стуком и тут же рассыпалось на мелкие, покрытые обрывками кожи кости.

Поднявшись на ноги, пери разочарованно поворошила ворох костей и тряпок:

– Трухлявы нынешние люди, Судабэ… В прошлые времена, залучив к себе парса, я питалась им неделю. А когда нам однажды попался ансар – мммм… Я неделю его соблазняла, Судабэ, – неделю! На пару с сестрой!

Девушка ахнула, подпирая ручкой щеку:

– Неделю?.. Ах, госпожа, я даже представить себе такого не могу!

Пери, встряхивая золотыми волосами, мечтательно улыбнулась, щурясь сладостным воспоминаниям:

– Да-аа… Было время. И нам хватило его надолго, Судабэ, – а ведь мы брали его в постель, мммм…

– Ах, – покачала головой невольница. – Где ж теперь такого взять…

– Измельчал людской род, – кивнула головой пери.

Полосатые занавеси колыхнулись, и между полотнищами просунулась смуглая голова старика:

– Что прикажешь делать с телами, госпожа?

Пери пожала плечами:

– А что можно сделать с этой трухой? Удобри ей кинзу. А тех двоих отдай молодым пальмам у северной стены – хотя какой от них может быть прок – не представляю. Куда катится мир?..

…Поднимаясь после последнего раката молитвы – в Рамазза он всегда совершал намаз в четыре поклона, – Рашид вдруг увидел, что слева от него, прямо в нескольких шагах от молитвенного коврика, стоит девушка. Над пальмами занимался ветреный рассвет, по утоптанной глине площадки перед коновязью пролетали листья и соломины. Зевая и потягиваясь, сонные слуги плескали в лицо водой из умывального таза. На девушку – а она стояла не просто с открытым лицом, а вообще без покрывала, только в легкой шальке на плечах – никто не оборачивался.

Рашид сморгнул и решил, что от свиста в ушах и пыли люди сходят с ума и не видят явного.

– Твои друзья, о купец, решили задержаться на пару дней, – мурлыкнула девица, щуря густо подведенные глаза.

– Тьфу на тебя, о скверная, о дочь греха, прикройся, – закрываясь рукавом и отворачиваясь, буркнул Рашид. – И эти сыны блуда мне не друзья. Мы просто ехали вместе от Маджерита. К тому же я никакой не купец, а вовсе даже и посыльный. Прикройся, говорю, смотреть стыдно!..

– Прощай, человек, – мурлыкнули снова.

Когда Рашид с опаской опустил рукав – из-за этого ветра он не услышал удаляющихся шагов и на всякий случай выждал подольше – рядом с его молитвенным ковриком уже никого не было.

– Эй, Рейхан! – окликнул он раба. – Седлай Короткохвостого, мы трогаемся.

– Да, го-оо-уааа-ссподин, – зверски зевая, откликнулся зиндж. – А попутчиков наших что, не будем жда-ааа-уать?

– Шайтан им попутчик, – твердо ответил Рашид.

И принялся бережно сворачивать молитвенный коврик.

* * *

Харат, два дня спустя

В черепичную крышу галереи лупил дождь. В водостоках булькало, пустая базарная площадь медленно превращалась в топкие плавни: покосившиеся навесы, подобные остовам сожженных кораблей, утопали в жидкой грязи, тяжело хлопали сорванные ветром тенты, в ширящихся лужах пускались в плавание пустые корзины.