Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина, став свидетельницей одного из триумфальных возвращений Феликса на родину из Парижа, записала увиденное: «Провожать своего приятеля Феликса пришел писатель Мамлеев. Феликс явился с охапкой книг, когда я уже садилась в машину ехать на вокзал. В его комнате был невыразимый хаос, вещи разбросаны на полу, в углу высилась гора книг. «Торопитесь!» – крикнула я ему, отъезжая. Мы благополучно сели в поезд, я расположилась в нашем уютном купе, предвкушая, как буду кушать вкуснейшую курицу, которую поджарила на вертеле милая Андрэ, запивая все это «мартини»… Время шло. Феликса не было и в помине. Провожающих удалили из вагона… И вдруг послышался топот ног, шум, крики, возня у вагона, кутерьма в проходе, и в купе на сиденье рухнул, держа в объятиях кипу книг, Феликс – он был красный, как рак, он задыхался, и, казалось, вот-вот отдаст душу Богу! Мне не улыбалось ехать дальше с мертвым телом. Я дала ему воды, заставила расстегнуть пальто, сорвала с него кепку. Когда он пришел в себя, я заорала на него. В ответ он прохрипел: «Я всегда так!» – и стал оживать. По всему проходу валялись его вещи, рассыпались книги. Проводник и пассажиры помогли собрать все это. Кто-то хохотал, кто-то ругался, кто-то совал ему в рот таблетку валидола. Он вытянулся на моей нижней полке, выпил целый стакан моего «мартини», и этот чертяка Феликс заснул с улыбкой на устах! Всю дорогу я ругала его. Он, как водится, хохотал и ни капельки не раскаивался. Наоборот, как всегда, был в восторге от самого себя».

В дефицитные советские времена Феликсу было не так сложно, как другим книголюбам, добывать хорошие книги. Его двоюродная сестра Люся, Людмила Мартынова, дочь маминого брата Герасима, погибшего на фронте, руководила отделом подписных изданий в Московском доме книги на Калининском проспекте. Подписка на собрания сочинений русских и зарубежных классиков была предметом охоты многих москвичей. К Людмиле то и дело подходили разные люди с нижайшей просьбой оформить подписку на Конан Дойла, Дюма, Диккенса, Толстого, Пушкина… Люся почти никогда не отказывала просителям и не принимала за помощь денежных «подарков», но не отказывалась от билета на модный спектакль, или на балет в Большой театр, от пропуска на творческий вечер в ЦДЛ. Многочисленная родня и друзья Феликса, и, в первую очередь, он сам протоптали в Московский дом книги широкую дорожку. Вся элита книжной Москвы знала Людмилу Герасимовну. «Когда еще она не гордилась мной – известным журналистом, ведущим литературных вечеров и телепередачи «Зеленая лампа», я уже гордился своей сестрой!» – заметил Феликс.

Феликс обожал свою коллекцию. Именно она заставляла его «раздваиваться»: одна его часть мысленно неслась по спешным журналистским делам, а вторая – мечтала о благодушном созерцании книжных сокровищ, что ласково смотрели с полок на своего заботливого хозяина. И Феликс-журналист с удовольствием вынимал из кресла Феликса-библиофила и отправлял на «охоту».

Среди сокровищ, что составляли коллекцию Феликса, были «Мечты и звуки» Некрасова, та самая первая книга будущего классика русской литературы и поэзии, которую автор счел неудачной, особенно после ядовитой критики Белинского, и постарался уничтожить весь тираж. Ему это вполне удалось, и в распоряжении библиофилов остались единичные экземпляры, когда-то и кем-то по случаю купленные и дожившие до наших дней. Когда Феликсу удалось добыть драгоценную книгу, его радости не было предела, и он обзвонил всех знакомых книголюбов с сообщением о своем успехе. Кто-то восхитился невиданной удачей, а кто-то заскрежетал зубами от неукротимого жара зависти. Только тот, кто носит в себе вирус коллекционирования, может понять эти чувства.

В поисках «коробочки с пеплом первоизданий». Автоколлаж Феликса в образе «Книжного червя» с картины Карла Шпицвега

В 1979 году на одном из творческих вечеров журналиста-библиофила, который проходил в Доме ученых, его приятель Александр Хорт, известный сатирик, один из авторов любимой советскими читателями юмористической 16-й полосы «Литературной газеты», прочитал написанную специально для этого мероприятия пародию. Она называлась весьма поэтично «Одна, но пламенная страсть. Очерк о книголюбе» и дала жизнь известному библиофильскому анекдоту о «коробочке с пеплом».

«К известному собирателю первых поэтических книг я пришел погожим летним деньком. Феликс Николаевич принял меня в просторном кабинете, ломящемся от книг. Книги лежали повсюду – на подоконнике, в креслах, под кушеткой и даже на столе… Посреди комнаты весело потрескивает печка, возле которой сидит сам библиофил. Завидев гостя, Феликс Николаевич начинает рассказывать о своей уникальной коллекции первых поэтических сборников.

– Гоголь вступал на литературную стезю как поэт, выпустив идиллию «Ганц Кюхельгартен», – говорит он. – Когда же в печати появились плохие отзывы, двадцатилетний Николай Васильевич скупил у книгопродавцев все оставшиеся экземпляры и сжег их. Вот в этой банке хранится пепел его первого поэтического сборника. Как видите, пепел в отличном состоянии.

Аналогичный случай произошел с первой книжкой стихов Некрасова «Мечты и звуки». После того как критики отрицательно отозвались об этом сборнике, он взял из книжных лавок все непроданные экземпляры и сжег. Теперь пепел «Мечт и звуков» является алмазом моей коллекции.

– А в этих урнах, – он подходит к стеллажам, – хранятся первые книги молодых поэтов. Места в квартире уже мало, поэтому я сжигаю их лично, что позволяет сделать коллекцию более компактной.

В это время почтальон приносит Феликсу Николаевичу пачку бандеролей – ведь каждый молодой поэт считает своим долгом присылать известному собирателю свои первые книги. Феликс Николаевич тут же бросает пакеты в огонь и, ласково помешивая их кочергой, говорит:

– Да, истинная поэзия греет людей. За это я ее и люблю. Собирательство стихов – моя одна, но пламенная страсть.

Я покидаю гостеприимного библиофила далеко за полночь. Город спит и лишь одно окно светится в ночи – это горит огонек в кабинете Феликса Николаевича, отдающего книгам весь жар своей души и печки».

В те далекие уже годы, а именно в конце 80-х, имя которого гремело на всю страну, что называется, летел по жизни. И в прямом смысле – летал по стране и миру, и в переносно-поэтическом – времени на жизнь категорически не хватало. Да так, что иногда он серьезно подводил журнал, вовремя не сдав какой-то чрезвычайный материал, не ответив на кипу читательских писем, не сдав в номер очередную публикацию поэтической антологии «Русская муза ХХ века», которую они готовили с Евгением Александровичем Евтушенко.

Мэтр доверял своему помощнику, когда отбывал в какой-то западный вояж. Так вот однажды, вернувшись в Москву из Америки и придя к Феликсу на Покровку, где они нередко работали в личной библиотеке журналиста – коллекционера поэзии, Евтушенко обнаружил, что коллега подвел и его, и журнал, не сдав вовремя материал в редакцию. Разгневавшись, мэтр так ударил кулаком по и так уже видавшей виды «Оптиме» хозяина квартиры, что машинка разлетелась вдребезги. Впрочем, отходчивый Евгений Александрович вскоре, сменив гнев на милость, вписал в подсунутый провинившимся соавтором второй том собраний сочинений Е.Е. рожденное в несколько секунд тренированным вдохновением четверостишие-автограф: