У нас в это время многие соединения совершали марши к Даугаве. Переправа 42-й и 10-й гвардейских армий производилась сразу в пяти пунктах. Войска преодолевали реку на понтонах, паромах и иных подручных средствах. Танки и тяжелая артиллерия пошли по постоянному яунелгавскому мосту.

В тот день вечером к нам приехал Л.А. Говоров. После беседы с А.И. Еременко, на которой я не присутствовал, он вызвал меня.

Осунувшийся, угрюмый, с нездоровым видом, Говоров сидел на табурете и раздраженно говорил:

— В сто раз лучше командовать фронтом, чем быть представителем Ставки! И Верховный недоволен и командования фронтов тоже… Я даже заболел. Замучили головные боли.

Он потер ладонью виски, вынул из нагрудного кармана коробочку с таблетками, кинул одну в рот, запил водой.

Я повел речь о последнем решении Ставки:

— Перебрасывать нас влево надо было раньше, а не теперь, когда мы уже у Риги. Тогда не было бы такой нервной обстановки.

Говоров тяжело вздохнул, проговорил устало:

— Эх, Леонид Михайлович! Будь моя воля, то все ваши армии, включая первую ударную и танковый корпус соседей, были бы сосредоточены юго-западнее Елгавы уже к шестому — седьмому октября. Конечно, вам досадно, что 2-й Прибалтийский фронт, нацеленный на Ригу и прошедший с боями несколько сот километров, вдруг должен свернуть в сторону. И уж еще обиднее бойцам латышского корпуса уходить от своей столицы. Но это в общих интересах.

Он помолчал, что-то обдумывая, потом сказал:

— Конечно, можно бы вашу двадцать вторую армию с латышским корпусом оставить на месте, чтобы наступали на Ригу с востока вместе с 3-м Прибалтийским. Я так и предлагал. И Антонов согласился вначале со мной.

— Так в чем же дело? Говоров усмехнулся:

— Все зависит от Сталина. А он, к сожалению, совсем перестал считаться с чьим бы то ни было мнением. Ну а если неудача — виноват исполнитель. Значит, бездарен, ни к чему не способен, и его заменяют.

Я смотрел на усталое лицо Говорова и, признаться, немного удивился откровенности, с которой он высказывался. В ту пору если кто и думал так, то предпочитал об этом не говорить вслух. А Леонид Александрович говорил.

Ординарец принес маршалу стакан чаю. Говоров отпил несколько глотков, присел к столу, застегнул верхние пуговицы кителя и перешел на официальный тон.

— Надо, чтобы уже завтра к вечеру десятая гвардейская армия развернула наступление вдоль левого берега Даугавы.

— А кто сменит еще не вышедшие из боя войска?

— Сорок вторую армию девятого утром — корпус пятьдесят четвертой, а полосу десятой гвардейской примет 122-й стрелковый корпус. Он теперь будет входить в состав первой ударной.

— А не возвратят ли эту армию опять нам?

— Нет, — разочаровал меня Говоров. — До освобождения Риги она остается в 3-м Прибалтийском…»{239}

Удивительное признание Говорова. Что это — усталость, «декабристские» настроения, бунт против Верховного — правда, еще скрытый, или что-то еще? Думается, к концу войны генералитет Советской армии понимал и особо не скрывал свое отношение к полководческим способностям Верховного. Конечно, все недовольства не выходили далее землянок, узкого круга близких по службе людей, причем — круга старших офицеров. Говоров, при всей своей лояльности не выделялся среди остальных, его профессионализм явно превалировал над сталинскими амбициями. Был ли он прав? Несомненно! Но стоило ли быть столь откровенным? Это на совести и силе духа самого Говорова.

А война тем временем продолжалась.

Войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов в ночь с 5 на 6 октября вновь двинули в наступление на Ригу, к 10 октября советские войска вышли к внешнему оборонительному кольцу вокруг Риги. 12 октября завязались бои за город. «Сама Рига в эти дни представляет собой картину умирающего города. Транспорт парализован, конторы и магазины закрыты. Население готовится к бегству или с апатией ожидает дальнейшей участи. Дома и кирхи пылают. Голодный скот дохнет прямо на улицах… В конце сентября — начале октября по городу прокатывается вал обозов и отступающих войск, перемешанных с беженцами — эстонцами и латышами. По большому мосту через Даугаву катят подводы и грузовики, тяжело шагают мужчины, женщины и дети и тянут за собой мычащий и хрюкающий скот. Проливной дождь и небо в клочьях разорванных облаков»{240}.

13 октября войска 3-го Прибалтийского фронта выбили противника из правобережной части города, а 15 октября войска 2-го Прибалтийского фронта — левобережной. Но борьба за Ригу на этом не окончилась, противник пытался контратаковать.

16 октября войска 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов вели наступление в направлениях Тукумс и Салдус, 39-я армия 3-го Белорусского фронта к 22 октября отбросила врага за реку Неман от Тильзита до Юрбурга. Группа армий «Север» оказалась отрезанной от группы армий «Центр* и вынуждена начать отход от Риги на Курляндский полуостров. К 31 октября они достигли рубежа: западнее Кемери, Лецкава, южнее Лиепая{241}.

* * *

И вновь — Моонзунд.

18 ноября, после артиллерийской и авиационной подготовки, советским войскам удалось прорвать оборону противника на полуострове Сырве (юго-западный выступ острова Эзель). Советская пехота, поддержанная танками и САУ, стремительно двигалась вперед, сметая на своем пути все малые и большие укрепленные точки вермахта.

Обер-ефрейтор Юнг писал своему другу: «Милый Ганс! Остров для нас стал мышеловкой».

23 ноября начался последний штурм. Главный удар наносился в районе Аде-Генга. К утру 24-го числа на полуострове оставались только разрозненные группы войск противника{242}. На полуострове Сырве были разгромлены 23-я, 218-я и 215-я пехотные дивизии, 531-й и 532-й артиллерийские дивизионы береговой обороны, 583-й охранный батальон и другие. Противник потерял до 7 тысяч человек убитыми и около 700 пленными. Корабли Балтийского флота потопили или повредили около 100 судов противника. Моонзундская десантная операция завершилась.

* * *

Еще в декабре 1943 г. Ставка Верховного Главнокомандования предложила провести операцию по окружению группы армий «Север» западнее Новгорода, с последующим нанесением ударов в районе Нарвы, Тарту, Даугавпилса, все это создавало благоприятные условия для вступления Красной армии в Прибалтику. Но кровопролитные бои под Новгородом и Великими Луками, в восточных районах Белоруссии не предоставили возможности Генеральному штабу реализовать эти идеи. Лишь нанесение ударов противнику в ходе операций Ленинградского фронта приблизили начало наступательных операций в Прибалтике.

Верховное командование вермахта понимало: с потерей Прибалтики все северное крыло Восточного фронта теряло свое значение в ходе войны, рвалась всякая связь с Финляндией и Швецией. Прекращались поставки никеля и руды в Германию из Скандинавии. Из Берлина пришел категорический приказ: восстановить боеспособность группы армий «Север». Из Германии, Италии и Франции прибывали пополнения. К началу 1944 г. были сформированы две эстонские и две латышские дивизии, тут же брошенные в бой. Всего в группе армий «Север» к весне 1944-го насчитывалось 47 дивизий{243}.