Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Горный леопард».
Охотник думал ли в низинах этих
Найти владыку солнечных высот?
Он молча здесь лежит, и, не заметив
Его пятнистой шкуры, всяк пройдет
Спокойно мимо. Но смотрите: вот
Сам Бахус, бог вина, пришел сюда
С корзиной, полной сладострастных ягод,
За ним меньшие боги...
Кажется, опять римляне. Вероятно, обычный классический образ, подумала я. Но вот и кошка, которую я ищу...
Тот дикий леопард, в наш поздний век
С высот Шотландских он вернулся снова.
Ты привела его. Он заключен в оковы
Цветов Венеры, укрощен тобой,
Моя любовь, и нрав умерил свой.
На страницу упала тень. Я вздрогнула, но это был всего лишь Роб. Он стоял у окна. Дрозд даже не прервал своих трелей.
– Я думал, ты осторожнее. Сидеть здесь у открытого окна и так углубиться в книгу, что даже не услышать меня!
– Да ведь еще рано. Я не думала... То есть я думала о том, что ты сказал вчера.
– Да, так и есть. Я просто пришел проверить, все ли у тебя заперто.
Я закрыла книгу и поставила к остальным, делая много лишних движений, чтобы скрыть свое замешательство и стыд за троюродных братьев.
– Ты слишком серьезно все воспринял.
– А ты?
Ответа не последовало. Я встала.
– Ладно, я закрою окно. Ты зайдешь?
– На минутку.
Я закрыла раму и задернула занавески. Роб что-то сказал своему колли, потом я услышала шарканье ботинок по коврику, и Роб вошел, немного смущенный.
– Извини за обувь, но я, кажется, хорошо вытер ноги. Я закрыл теплицы и шел через сад.
– Хочешь кофе?
– Не откажусь.
Пока я ходила на кухню, он взял «Ромеуса и Джульетту».
– Что это?
– Забыла тебе сказать. Это папа, наверное, и имел в виду, когда говорил «Ручей Уильяма». Видишь? Эта поэма написана типом по фамилии Брук. Издание страшно редкое, и, очевидно, папа узнал, насколько ценная эта книга.
– Хм... – Роб повертел в руках томик и взвесил на руке, словно вес мог что-то сказать о стоимости. – Может быть, и так, но вряд ли его это занимало в тот момент. Что он еще сказал? Что-то о бумаге или письме в нем?
– Там ничего нет. Я посмотрела. Я попробовала почитать ее, чтобы выяснить, нет ли в тексте чего-нибудь такого, что дало бы нить, но книга практически нечитабельная.
– Похоже. – Он положил Брука и взял «Нового Ромео». – А эта тоже ценная?
– Нет. Это стихи самого Уильяма Эшли. Они не намного лучше, чем у бедняги Брука, но мне понравились картинки.
– «Что за дворец тут был?» – разобрал Роб и с озадаченным видом прочитал еще несколько строк. Прочтенные голосом Роба с мягким деревенским произношением, напыщенные стихи звучали еще хуже. Как-то искаженно, фальшиво, нелепо.
Положив книгу, он прошел ко мне на кухню, прислонился к косяку и стал за компанию следить за чайником.
– И что, такие стихи считаются хорошими? Лично мне они показались ужасными. Впрочем, я тут не судья.
– И я тоже. Но не думаю, что это шедевр.
– И все же, о чем они?
– Бог их знает, – сказала я. – Эти я еще не читала. Я увязла в «Лабиринте» над нитью Ариадны.
– Нитью какой арии?
Я рассмеялась. Впервые по-настоящему рассмеялась, с тех пор как вернулась домой.
– Ох, Роб! Девушку звали Ариадна. Она дала Тезею нить, чтобы выбраться из лабиринта. Это греческий миф, ты же его знаешь. Уильям писал о лабиринте, а сам был немного помешан на своих греках и римлянах.
– Откуда мне это знать? Мы в школе не проходили греческой и римской истории, – ничуть не смутившись, сказал Роб. Чайник закипел, и я приготовила кофе.
– Не прикидывайся передо мной темным крестьянином, Роб Гренджер. Ты проходил в школе греческие мифы вместе со мной. Я прекрасно это помню.
Он взял кружку и вслед за мной пошел в комнату.
– Не морочь мне голову. Я в жизни не учил греческого.
– О господи, и я тоже. Я хочу сказать, мы проходили их по-английски. Неужели ты не помнишь ту книжку с картинками? Икар с роскошными белыми крыльями, Горгоны со змеями вместо волос, Минотавр?
Это чудище жило в центре лабиринта, и Ариадна смотала клубок шерсти или еще чего-то и дала его Тезею, а тот пошел и убил чудовище.
– Да, помню.
Он сел в кресло, вытянув вперед длинные ноги, и стал помешивать кофе. В этом кресле раньше сидел Джеффри Андерхилл, и я не удержалась от сравнения.
Роб, в отличие от американца, не царил в комнате, но каким-то образом его спокойствие, его манера держаться как дома, где бы он ни был, производили такое же сильное впечатление, как и властное самообладание другого.
– У чудища была бычья голова. По породе с виду черный декстер. Коварная скотина.
– Помнишь, как мы играли в лабиринте? У меня был клубок шерсти, а ты был Минотавр, и мне нужно было показать путь Тезею.
– А сама заблудилась, – сказал Роб, улыбнувшись. – Помню, я сидел там в середине и слышал, как ты вопишь – зовешь на помощь. Ты подумала, что я выбрался из лабиринта и ушел. А потом пришел Джеймс и «убил» меня.
– Я же говорила, что ты знаешь эту историю.
– Да, теперь вспомнил. У меня было не очень с этими легендами, но зато я хорошо считал. Тут я тебе давал фору. Ты обычно у меня списывала.
– Я не списывала!
– Списывала, списывала. А кто сказал учителю, что параллелограмм – это мера веса?
– Кто? Знаешь, Роб, благодаря тебе мне стало легче. Еще чашку?
– Нет, спасибо. – Он поставил пустую кружку на камин.
– Это не мистера ли Андерхилла я видел с Кэти, когда они шли через сад? Они были здесь? Наверное, приходили сказать, что завтра съезжают?
– Ты знал?
– Да. Я же присматриваю за поместьем, ты забыла? Миссис Андерхилл сказала мне, когда я ходил туда. Наверное, я был там, когда он приходил к тебе.
– Он не для этого приходил, – сказала я и вкратце изложила цель его визита.
Роб ненадолго задумался, потом взглянул на меня:
– Ты действительно собираешься на этот прием?
– Да, пожалуй. Кэти очень волновалась, и я подумала, что она успокоится, если я приду. Кроме того, хотелось бы поговорить с миссис Андерхилл.
– А братья будут там?
– Мне было неудобно спросить, но прием назначен давно, так что, думаю, будут, если только мистер Андерхилл не сказал, что больше не хочет их видеть. Сама я не стану его на это подталкивать.