Все умрем.

Сидели, пили водочку, ждали горячее, закусывали каким-то говном, маслинами, что ли. Так вот, пока дура на кухне жарила и парила, мы выпили две литровых «Абсолюта» под маслины и прочую хуйню и вели разговоры за жизнь, в смысле – где можно жить, а где жить тоже можно, но хуже. Про всякие казусы разговаривали, кого как током переебало, например. Наш особист, Вася, рассказал, как у них на зоне электрика из зэков въебало током так, что у него волосы встали дыбом. Другой особист, Толик, допустим, рассказал, как мусора одного зэка по заказу с воли замочили – в душевую провод под током закинули, когда он мылся. Инфаркт, так и списали.

Ну, не важно, так можно писать до покойного проеба, и все вокруг да около.

Так вот, мы, никого не трогая, сидели себе в уг лу этого сратого ресторана, пили водку и говорили о чем-то нейтральном. Смеялись даже, представляя в лицах истории, как волосы дыбом встали у дурака или как один лох так хотел на досрочное освобождение, что пахал как проклятый на шлифовке каких-то железных хуень для моторов, может, и блоков цилиндров, огромным пневматическим перфоратором сверлил, или как эта хуйня называется, чтоб шлифовать заусенцы. Так он надорвался, язва какая-то открылась, язва желудка, прободная, слово запомнил, так вот, его тащат в санчасть, а он все перфоратор этот ебаный не выпускает, план сделать, но не подох, зашили, а что там потом – хуй на нем.

А за соседним столиком сидели студенты, точнее, не столиком, а сдвинутым столом, столами, сдвинутыми столами, триста лет бы они в рот не съеблись, ни столы, ни студенты эти.

Так вот, там сидели какие-то студенты, целая группа, а может, половина группы, человек, наверно, десять-двенадцать, в основном телки, страшноватые. Такие себе малолетние тетки, через пару лет собирающиеся расплодиться и с коляской по массиву вышивать, не просто пизда дурная, а с ребенком. И пару обсосов, в галстуках, пиджаках, более колхозного вида, черти, может, трое, а может, четверо. Так они праздновали, экзамены сдали, наверное, шампанское, еще какая-то хуйня, пиво. Это скорее всего из техникума какие-то бляди были, из колледжа. Для института слишком ебальники простоватые, да и какого хуя попрется институтский студент в наш ресторан в глухом спальном районе. Там рядом какой-то техникум из детского сада переделали, наверное, оттуда, юристы, ебать их в горло.

Вот они там веселятся, тосты какие-то, а я как-то внезапно предложил над ними пошутить, торкнуло прямо, в один момент.

Особисты без особого интереса отнеслись, хули, им разговоры уже заменяли жизнь, что в лагере делать, одни разговоры о том и сем, жевки, теркиперетерки, порожняки ту-ту на Воркуту.

А строгий, ну, допустим, Витя или Вова, пусть будет два Вовы, не один ли хуй, так вот, Вова тот повелся. Сначала мы решили просто поприкалываться, заказать бутылку шампанского и въебать в кого-нибудь из баб пробкой, чтоб завизжали, а фраерам, если ломанутся, настучать в бубен. Вася, особист, отговорил. Мусоров-то наши не вызывали, но в зале еще было пару человек, какая-то сволочь вроде налоговой, ну и мобилки, телки там друг перед другом хвастались. Правильно отговорил, это мы от водки затупили.

А уже жарко было, май месяц, когда там в этой сратой бурсе экзамены. Кондиционер еще не нужен, но уже душновато. Я в майке был, а пацаны в рубахах – солидно, и масти не видны, на кистях только, на пальцах всякие крести-вини в паутине.

Фраера празднуют, там скорее всего еще и день рождения праздновали, у телки какой-то, стоя пили пару раз, за родителей, наверное. За погибших родителей. Милые родители, хуя не хотите ли.

И тут пацаны расстегивают рубахи, а Толян и вовсе свою снял. Так вот, берем свои рюмки, налили и с рюмками подходим к их столу.

Те на нас посмотрели, притихли. Дуры, в основном, подпитые уже были, так что еще чирикали о какой-то хуйне, не полная тишина настала.

И Вася задвинул речь.

– Дорогие друзья! Вы, девчата, и вы, мужики! Я вижу, вы празднуете? Это хорошо. Мы присоединяемся к вам и хотим выпить с вами. Вы не против?

Те молчат, слушают, на хуя слушают и сами не знают, бухари какие-то подошли, нажрались и теперь ходят.

А Толян продолжил тост:

– Вот вы сейчас празднуете. Учитесь. Стараетесь, колотитесь. А вы думаете, с вас что-то будет? Ни хуя с вас не будет. Вот шо с вас будет! – и стал показывать пальцем на свои наколки, там у него, например, на руке была наколота телка в эсэсовской форме, с «шмайссером», в короткой юбке, чулках, сапогах на шпильках, стояла ногами в коньячной рюмке и в нее ссала. А у строгача, у Вовы, или у Вити, на хуй он мне нужен был бы, не видал его больше, так у него смерть с косой на все пузо, дурак в бубновой шапке с колокольчиками, с топором почему-то. Вова этот, Вова Жлоб, например, говорил что это палач, но похоже было больше на клоуна, так этот дурак с топором давал сосать отрубленной голове, голове телки, ногу в сапоге поставив на тело, тоже в чулках была телка, наверно, сестры.

– Вот шо с вас будет! То шо со всеми с вами будет! – Толян уже стал показывать не только свои, но и чужие масти, выпил рюмку, походу разбил об пол, на счастье.

В наступившей тишине мы отошли к своему столу, сели, и буквально через минуту-две официантка вынесла котлеты по-киевски и другую жратву, а мы с пацанами продолжили выпивать и развлекаться, не обращая больше никакого внимания на фраеров, как и не было ничего, они и ушли скоро.

А у студентов память на всю жизнь осталась об этом, в принципе, не очень интересном и не очень смешном казусе, произошедшем на дне рождения какой-то дуры из фотоальбома про техникум.

Хата была средняя – двухкомнатная, на шестнадцатом этаже, жлобская до делов. Хозяева мне не понравились сразу же, с первого взгляда – акцент, огромная нутриевая шапка хозяина, жена его жирная. Им за каким-то хуем понадобились деньги, и срочно – съезжали в спешке, оставили весь свой быт, фотографии, десяток макулатурных книг, инструменты, детские вещи – профи так не делают.

Предыдущие мои хозяйки, вот те сдавали квалифицированно – нечего было взять на память, ни тарелок, ни чайника, ни утюга, даже ножа не было. Они вообще были смешные, две дылды, мама с дочкой, матрешки с нарушенной субординацией, маму можно было вставить в дочку. Даже макияж у них был одинаковый, вульгарный, почти клоунский – таких женщин я встречал в дурдоме, маялись манией. А в ванной у них на серой стене было нарисовано темно-серое восходящее солнце, как на популярной когда-то наколке «УТРО».

К тому времени я больше года скитался по всяким таким хатам и научился чувствовать враждебность чужого жилья всей поверхностью, кожей. Новое убежище мне не понравилась, встречались квартиры и пожестче, после убийств, но это было какое-то безысходное: перекошенная, нависающая над головой темная полированная стенка, бордовый поломанный диван, грязно-желтые обои, красные атласные шторы, хрустальная люстра из пластмассы, самодельная вешалка с литыми алюминиевыми крючками, как в пионерских лагерях… Все имущество было не просто дешевым и поломанным, нет, оно изначально, еще с фабрик выходило хуевым, в городах только последние жлобы покупали такое говно.