Сели за стол, начали отмечать. Пластиковые стаканчики, холодные закуски. Кто-то из брокерш припер два тазика холодца, ведерко винегрета. Незамужнее бабье компенсировало все винегретом.

Попросили сказать тост. Я всегда стараюсь сразу к сути: «Девушки! Я желаю вам только одного – выйти, наконец, замуж и прекратить, наконец, это движение».

Брокеры поддержали.

Выпив, я посмотрел на мамашу Вороны и сказал ей прямо: «Ни в коем случае!» – она не поняла, но кивнула.

Тут и приперлось Поросятко с компанией. Бывает так: сидишь где-нибудь в общественном месте или в гостях – и тут приходит человек, сразу видно – он не прав. Ко мне такой талант, видеть человека насквозь, приходил обычно после пол-литра водки.

А здесь не успел и стакан выпить – и вижу.

Кавалер, как я понял по его снисходительному к Поросятку отношению, уже добившийся у нее успеха, фраерок чуть за двадцать, был в рыжей кожаной куртке. Небольшого роста, с очень широкими плечами, как у классического борца или штангиста. Не сказав ни слова, он снял куртку и повесил на вешалку. Под курткой был твидовый пиджак с накладными поролоновыми плечами, черная рубаха и белый кожаный галстук.

Я заржал, даже не пытаясь сдерживаться.

Раздевшись, этот штрих подошел к Татьяне. директрисе, и говорит:

– Слышь, тебя, кажись, Таней зовут? На тебе подарок! – и сует ей, слегка опешившей от такого подхода, в руки плоскую продолговатую хуйню из рыжего кожзаменителя, перекидной еженедельник.

После этого мы уже ржали вдвоем с Морячком, хотя Морячок и не курил драп вообще.

Компания с фраером была попроще, два тихих чмыря, обычные жлобы, в галстуках и мохнатых пиджаках.

Я понял, что это была одежда следующего поколения, мохнатые пиджаки сменили малиновые и красные.

Они пришли на party, ебаные овцы.

Гости расселись и, как положено чертям, стали высаживать всю компанию на свою волну – говорить тосты, шутить, наливать, следить, чтобы пили до дна.

Не помню тостов, ну что-то типа: «Пусть они вставляют такой, какой мы вынимаем», – я уже стал нажираться, смахивать локтями стаканчики, посматривать на людей.

Морячок стал толкать меня локтем, он был за рулем, трезвый, и шипеть: «Поехали домой, на хуй они нужны», – но я уже веселился. Подмигивал женщинам и смеялся.

Выступил секретаршин кавалер, который предложил выпить, за что – не помню, но условие было такое: «Мужчины пьют стоя, женщины – до дна», что-то связанное с потенцией и благополучием.

У стула разъехались ножки, я упал.

Потом не помню, какое-то нервное состояние – сбоку Морячок толкает, брокеры поют под гитару, Ворона с мамашей на меня смотрят косо. Я стал рассказывать Морячку случаи из жизни, в некоторых из них он участвовал. Я давал ему личную трактовку событий, типа разбора полетов, очень вовремя. Морячок сбежал посмотреть на машину, не спиздили ли. Я головой показал Поросятку на выход.

Простодушное Поросятко вышло, а я, закрыв дверь, достал хуй и приблизился. Дядя шутит.

Поросятко ломанулось из конуры, пришлось ловить ее в охапку.

Ничего успокаивающего, кроме: «Нельзя ж так пугаться, вон Ворона не боится…» – в голову не приходило.

Придушив секретаршу в объятиях, я решил перевести разговор на другую тему. Видимо, у меня были мысли, вопрос был важный: не мусор ли ее новый кавалер.

Она сказала, что нет, он, наоборот, «криши делает». Блядь, не «крышу» а именно «криши».

Успокоенный, что жлобец не мусор и можно переходить к делу, я оставил расстроенное Поросятко и поперся за стол.

Тем временем гости веселились вовсю, какой-то хуй, брокер, показывал фокусы с пластмассовыми стаканчиками.

Тут я ему и сказал, что один мой знакомый как-то показывал фокусы и засунул в жопу полуметровый шампур, почти на всю длину.

Подпивший бык пизданул с места: «Скажи мне, кто твой друг…»

Вот, я знал, когда-нибудь этот момент наступит.

– Ты, блядь, ты меня знаешь? – я уже не веселился и смотрел угрожающе.

– Нет, – после секундных раздумий ответил бык. Он изменился в лице, видимо, что-то пошло не так, схема «придем, подарим эту хуйню, выпьем и снимем телок» рушилась.

– Так какого хуя ты шутишь, ты, блядь, ебун? – я уже остервенело орал, хотя в голове была ледяная пустыня, тундра.

– Так что, уже и пошутить нельзя? – это вмешался второй бык, его дружок.

– Тебе и ему – нельзя, и вот этому! – я показал пальцем на третьего демона. – Вы – никто, блядь, черти, сука! Приехали в город «криши делать», обсосы?!

Тут вошел Морячок, оценил ситуацию и сказал: «Вова, да на хуй они нужны, я ж тебе полвечера говорю, поехали отсюда, ебутся они все в горло, блядь, брокеры, маклеры, вся эта недоебанная пиздота!»

Веселье стихло, наиболее ранимые пошли одеваться.

– Да, блядь, в натуре, такой праздник, не хватало еще испортить! – Тундра в моей голове расцвела сон-травой, такими мохнатыми фиолетовыми колокольчиками. – Поехали на хуй отсюда, только пускай сначала эти барбосы свалят.

Так все и закончилось, мы поцеловали именинниц, упаковались в машину и похуярили к себе на Лесной.

Я сидел, тупо смотрел на дорогу, трезвел, меня начинало неприятно колотить, морозить, я приобрел понимание.

Старость, ебаная старость накатила на меня своей помойной волной, и ничем уже ее не вылечить.

Хуй бы я упустил в прошлом году такой случай.

А теперь пиздец – драп, книжечки, водка, воспоминания и тоска.

Пора было начинать паковаться, делать сбережения.

Чем опасна лоховская жизнь – тупеешь. Это к ее прочим недостаткам – пьянству, нужде, ожирению, скуке и быстрому старению.

Вот на выходные окунулся в живую жизнь.

Витя Крот забрал меня утром, мы с ним собирались съездить на зону – завести кенту грев. Этот самый кент, Кривой, в середине девяностых на разбое завалил налогового полицая. Дали пятнадцать, из них пять крытой – короче, максимум. На крытой тюрьме доходил, в лагере послал на хуй хозяина, опять поехал на крытую, там стал слегка подгонять – крыша потекла от сидячей жизни.

Сам Кривой еврей – тот самый «тысячник», «разброс гауссианы», как мне объяснил другой еврей, умный.

И вот этот Кривой, рыжий, еврей, наркоман, убийца – пламенный революционер, короче, – молчать не любит. В прошлую отсидку, когда дал фраеру по лбу волыной и выкинул из «Ягуара» (а потом еще катался по городу, снимал телок на этом «Ягуаре»), – так вот, еще в ту отсидку при первом удобном случае хуесосил начальство. За это отсидел шестнадцать изоляторов – за три года восемь месяцев ямы. В этот раз сказал хозяину: «Старшенький, где это ты видел еврея с лопатой? Иди ты на хуй со своим карьером». Перевели сюда, на новую зону.