Я уже представляла, как Риина потом меня благодарит. Как показывает зажившие руки без перчаток.

Риина не справилась бы сама. Ей нужен был толчок со стороны. Зачем, в конце концов, тогда подруги?

Но теперь перед глазами у меня плясали «н/о» и я не могла отделаться от мысли, что я совершила что-то непоправимое.

Неужели это я виновата? Неужели мой запрос испортил ее историю? Неужели перед Распределением вообще смотрели на такие вещи?

Перед глазами стоял последний плакат. «Гордыня – порок. Смирение – добродетель».

Я просто посчитала себя лучше Риины. Я ведь так собой гордилась – шла на эти свои десять тысяч баллов. Как будто они делали меня особенной.

Я сжала комм и беззвучно выругалась сквозь зубы. В этот самый момент мимо меня шла женщина с коляской – поправив свою соломенную шляпку, она поджала губы. Наверное, все слышала.

Я повернулась и, все еще шагая спиной вперед, кинула вслед женщине:

– Да, давайте, сообщите обо мне в терминал! Меня зовут Тесса ла’Дор, и я сказала «черт побери». Идите, вон он есть, на углу!

Женщина бросила на меня взгляд через плечо, полный то ли испуга, то ли презрения, и ускорила шаг, с силой толкая свою коляску. Я отвернулась. Через квартал комм все же звякнул. Значит, пожаловалась. Вот стерва… И кто только придумал эти баллы?

У высотки, в которой жил ли’Бронах, я встретила только один небольшой плакат: на нем я, в розовом платье, отказывалась от вазочки с мороженым – лиловый шарик, нежно-розовый и ярко-розовый. «Умеренное потребление – умноженное удовольствие».

Едва зайдя в апартаменты, я направилась на кухню. Я и правда никогда не увлекалась вкусностями, но теперь кто меня осудит?

Я распахнула холодильник и выложила на стол один за другим контейнеры. Вскрыла все и, вооружившись вилкой, стала пробовать. Доедать я не собиралась. Просто выбрасывала надкушенное филе, овощной салат, фруктовую корзиночку – все это прямиком в мусорное ведро.

Я не прислушивалась, проверяя, дома ли ли’Бронах. Но когда я захлопнула холодильник, выгрузив последнюю пригоршню фруктов на стол, ли’Бронах появился в дверном проеме. Он – впрочем, без особого любопытства – наблюдал за мной.

– Хотите сказать, мне уже хватит?

Я откусила от одного из яблок и тут же швырнула его в мусор.

Ли’Бронах пожал плечами:

– Нет, не хочу.

Несмотря на его спокойное, лишенное всякого выражения лицо, мне показалось, что в кои-то веки я его заинтересовала.

– Ну и отлично. Когда вам принесут еще? – Я указала на холодильник. – Я бы хотела еще фруктов.

Я сгребла остатки со столешницы и ссыпала в ведро. Ли’Бронах даже не посмотрел.

– Мне кажется, у тебя есть склонность к истерикам.

Я смотрела на него не мигая. Голос у него был мягким, чуть ли не дружелюбным – каким бывает, когда издеваются.

– Вы ничего обо мне не знаете, – отчеканила я. – Потому и «кажется». И про меня с мамой вы тоже ничего не знаете. Я не променяла ее на баллы, ясно? Не было такого. Не было!

Последнее я уже почти выкрикнула. Ни маму, ни Риину. Не могла я… Или могла?

– Как скажешь.

Я ничего не ответила. Тон его был слишком доброжелательным, и я не понимала, что ли’Бронаху от меня нужно.

– Я слышал, тебя уже распределили.

С каких это пор ли’Бронаха волнует мое будущее?

– Все верно. Результаты экзаменов уже пришли.

– И тебя они не порадовали.

– Откуда вы знаете?

– Я же твой опекун.

– Отец.

– Опекун. Послушай, Тесса… – Ли’Бронах глубоко вздохнул, опираясь плечом о дверной проем. – Иметь воспитанницу, которую распределили мыть полы…

Я сжала зубы.

– Не полы. Контейнеры.

– Или полы. Ты же еще не приступила? На кухнях тоже есть полы.

Глаза ли’Бронаха блеснули. Кажется, он все же надо мной посмеивался.

– Словом, иметь воспитанницу, которую распределили на такое место, в моем положении очень неприятно. Я бы даже сказал, вредно.

Я сощурилась:

– Ах, мое Распределение вредит вашему положению в Сенате? Простите. Как-то не подумала. Ради фальшивого папочки грех не постараться.

Ли’Бронах лениво протянул руку, скользнул коммом по моему браслету, и тот звякнул. «– 100 б.».

Я шумно втянула воздух.

– За «грех», – пояснил ли’Бронах. – Следи за языком. А теперь слушай. Это и мне выгодно, и в равной же мере тебе. Пожалуй, тебе даже больше. Я уже говорил с ла’Гардой. Тебя перераспределят. На место получше. Намного лучше.

– Это как у Овии, да? – не сдержалась я. – По знакомству, да? Не потому, что я всю школу пахала как проклятая…

Ли’Бронах снова перехватил мой комм. «– 1000 б.».

– Да вы шутите!

– Нет, нисколько не шучу. Это за «проклятую». Тебе уже пришло сообщение из министерства? Проверь.

Я снова глянула на экран комма. И правда: вверху экрана мигало оповещение о непрочитанном сообщении. Значит, та женщина с коляской никакой жалобы на меня не подавала.

– «…Министерство просвещения, кабинет 3686»? – прочитала я. – Прямо туда меня и перераспределят?

– Нет. Туда тебе нужно завтра явиться. Поговоришь с ла’Гардой…

– Еще одно собеседование?

– В некотором роде. Но то, другое место уже за тобой, не волнуйся.

– А я-то как раз и не волнуюсь. Вы серьезно думаете, что я соглашусь на такой обман? И все ради вашего… положения? Вы видели вообще мои плакаты?

– Видел. Они очень хорошо получились.

– «Получились»… Это лицемерие на каждой улице?

– Ну почему же лицемерие?

– Да потому что это даже не фотографии. Их склеили, подрисовали… Там не я. Просто взяли мое лицо, мою фигуру. И поставили как им нужно. И подписали… терминал знает что. «Гордыня», «смирение»… Что за слова вообще? И все это про дружбу, про любовь? Это нужно вообще ничего в голове не иметь, чтобы посмотреть на такие плакаты и сказать: ах вот что нужно делать. Пойду-ка буду жить как написали. На плакатах лучше знают!

– Милая моя девочка. – Ли’Бронах обошел меня и опустился на табурет рядом. Сиденье скрипнуло. Теперь я смотрела на него сверху вниз. – В погоне за баллами ты, кажется, не получила главного.

Он постучал себя по виску. Я уже набрала воздуха, чтобы обрушить на него новую тираду, но ли’Бронах поднял руку:

– Конечно, никто не пойдет жить «как надо» только потому, что так плакаты сказали. Но это и не должно так работать. Плакаты – это оружие подспудного влияния. Ты фыркаешь, а картинки тебе на подкорку записываются. Глубоко внутри ты уже знаешь, как правильно. И будешь именно к этому стремиться.

– Так что это, зомбирование?

– Ну… в каком-то роде. Но разве плохо, если истины