Довериться? Он осторожно спустил ее со скалы, спас от кабана, кормил, одевал, заботился о ее брате. Если он говорит, что не станет заставлять ее, значит, так и будет.

Мейриона кивнула. После того как Годрик рассказал ей о невольничьем корабле, она уже ничего не боялась. Годрик перенес огромные унижения, но остался самим собой. Что он сказал ей однажды? Смелость – это когда действуешь, несмотря на страх.

– Я доверяю тебе, – ответила она просто.

– Вот и отлично! – Поцеловав Мейриону, Годрик повел ее в дальний конец конюшни.

От запаха свежего сена у нее закружилась голова, но Годрик крепко взял ее за руку, словно передавая часть своей силы. Серая в яблоках кобыла прижалась к ограждению и, видимо, дремала, а когда Годрик тихонько свистнул, открыла глаза и посмотрела на них с явным равнодушием. Несмотря на то что в ее стойле возвышалась большая груда сена, кобыла была костлявой, с худыми боками и впавшими глазами.

– Я хочу познакомить тебя с Голубой Молнией. «Что-то на молнию она мало похожа», – подумала Мейриона и повернулась к Годрику.

– Все же это ужасная идея.

Не обращая внимания на ее слова, Годрик достал яблоко из мешочка, висевшего у него на поясе, и Голубая Молния, тут же оживившись, заковыляла к ним, пощелкивая выпирающими коленями.

Годрик погладил лошадь по носу, и несколько седых волосков вздрогнули под его рукой.

Мейриона проглотила комок страха. Совсем недавно она скакала с Годриком на огромном жеребце, и не ей бояться кроткой старой кобылы. Но что, если…

Словно ощутив ее сомнения, Годрик погладил Мейриону по плечу.

– Если станет страшно, вспомни, как я сосал свой большой палец.

Неожиданно ее тревога превратилась в нервное хихиканье, то, что несколько мгновений назад казалось ужасным, теперь представлялось ей забавным приключением.

Поток чувств захлестнул Мейриону, и она бросилась в его объятия.

Годрик, смеясь, обнял ее и, прижав к стене конюшни, впился своими губами в ее губы. Когда он наконец прервал поцелуй, ее голова продолжала кружиться.

– Ты должен позволить мне поехать и поговорить с отцом.

Усмехнувшись, Годрик шутливо шлепнул ее по заду.

– Я уже сказал – нет.

– Но…

– Никаких возражений. А теперь давай приступим к уроку верховой езды.

Мейриона повернулась к кобыле. Спорить с Годриком было бессмысленно, да ей и не хотелось нарушать установившийся между ними хрупкий мир.

– Сколько лет этой лошади?

– Девятнадцать-двадцать. Точно мы не знаем. – Годрик потрепал кобылу по холке и достал еще одно яблоко. Голубая Молния охотно вонзила в него свои полустертые, пожелтевшие зубы, затем ткнулась Годрику в ладонь.

– Похоже, что она на последнем издыхании.

– Не позволяй ей провести себя. Эта кобыла в свое время была лучшей в конюшне, возможно, она и стара, но все еще полна сил. Нужно, чтобы кто-нибудь показал, на что она способна. – Годрик неторопливо поднес руку Мейрионы к морде лошади: – Потрогай, какой у нее мягкий нос.

Голубая Молния ткнулась ей в ладонь, ища лакомство, и Мейриона почувствовала на своей руке горячее дыхание; бархатный нос кобылы был мягким и теплым.

– Видишь, ты ей нравишься.

Мейриона медленно погладила кончиками пальцев мягкую губу лошади. Ее сердце затрепетало, когда Голубая Молния взглянула на нее своими выразительными глазами, словно говоря: «Ну и где же оно, обещанное лакомство?»

Мейриона улыбнулась, и Годрик тут же склонился над ней.

– На этом все. Урок окончен.

– Но мы даже не попробовали!

– Зато у нас еще куча времени, чтобы научиться ездить верхом.

Его голос хотя и звучал успокаивающе и тихо, но для Мейрионы он был полон эротического обещания.

Две недели спустя, направляясь вместе с Годриком в большой зал замка Монтгомери, Мейриона повсюду слышала смех и громкие разговоры. Она все еще была пленницей, но Годрик предоставил ей некоторую свободу, и между ними воцарился мир. Слуги устанавливали на козлы столы и расставляли подносы, готовясь к праздничному обеду. В камине пылал огонь, разбрасывая по комнате красивые причудливые тени.

Сидевшая у окна леди Монтгомери оторвалась от рукоделия и сердито посмотрела на Годрика.

– Где мой сын? Годрик пожал плечами:

– Возможно, блюет в уборной. Сильвия яростно воткнула иголку в ткань. Мейриона положила руку на плечо Годрика.

– Оставь ее в покое, – тихо сказала она. «Почему ему обязательно нужно злить эту женщину?» Годрик сердито нахмурился:

– А ты не вмешивайся, леди.

– Лучше превратить ее в друга, чем делать из нее врага, – прошептала Мейриона, но Годрик только еще больше нахмурился, и она вздохнула. То же самое будет происходить и в ее семье. Она поежилась, представив безысходность будущего разговора с отцом и Пьером.

Годрик дал знак слуге принести стол и стулья.

– Ты играешь в шахматы, Мейриона?

– Конечно.

Пока они расставляли шахматные фигуры, слуга принес кубки с приправленным специями вином, поднос с ежевичными пирожками, засахаренные фрукты и хлеб с медом.

– Милорд…

– Нет, Мейриона, даже не упоминай об этом.

Его тон не оставлял никакой возможности для обсуждений.

Вздохнув, она опустилась в кресло.

– Как мой брат? – Мейрионе не разрешалось говорить с Демьеном, но она изредка видела его из окна, и он казался ей вполне довольным.

Годрик откинулся на спинку кресла.

– У него все идет хорошо. Он работает с лошадьми. Мейриона улыбнулась:

– Демьен умеет обращаться с лошадьми, а когда едет верхом, его увечье незаметно.

– Да, это так. Вполне вероятно, что однажды он станет главным на конюшне.

В этот момент громко залаяла собака, дверь в зал распахнулась, и в нее стремительно влетела Амелина, держа за загривок гончую. Она отпустила собаку, и та, поскуливая, удрала под стол.

Торопливо подойдя к отцу, девочка сердито посмотрела на Мейриону.

– Папа, почему она все еще здесь? – Маленькие руки замолотили по столу, сбив две пешки и ладью на пол.

Годрик нахмурился, а девочка тем временем схватила кусок ежевичного пирога и, запихнув его в рот, раздула щеки, как запасливый хомячок. Леди Монтгомери и Мейриона обменялись неодобрительными взглядами.

Прихватив аппетитный ломоть хлеба с маслом, Амелина спрыгнула с коленей отца и поспешила прочь.

Лицо Годрика оставалось непроницаемым. Из всех знакомых Мейрионе мужчин его манеры были самыми безупречными, однако дочь он, похоже, ничему не обучил.