– Ты любил ее?

– Любил? – Огонь, загоревшийся в его голубых глазах, казался более горячим, чем огонь в очаге. – Нет. Мне было одиноко и тоскливо. К тому времени я уже забыл, что значит чувствовать под собой женщину.

Мейриона зарделась от этой откровенности, но в его голосе она услышала боль.

– Ты был чужеземцем, проданным в рабство. Никто не может винить тебя в том, что ты получал наслаждение там, где возможно.

На несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня.

– Никто, кроме Амелины.

Воцарилось неловкое молчание. Ребенок, конечно же, не имел представления об обстоятельствах своего рождения, и впереди его ожидала тяжелая жизнь.

Святые угодники, зло, которое она причинила Годрику, потянуло за собой другое зло.

– Я был эгоистичным животным, настоящей скотиной, – произнес Годрик после продолжительного молчания, в его голосе звучала боль.

Мейриона провела рукой по его щеке:

– Нет, милорд, это моя вина. Мне следовало пойти против воли отца и предупредить тебя…

– Предупредить? – Его глаза помрачнели, взгляд предвещал бурю.

– Да. – Слова торопливо срывались с ее языка. – Прости меня за то, что я совершила. Пожалуйста, позволь мне начать все сначала. – Она сделала глубокий вдох, укрепляясь в своей решимости. Отдать себя во власть Годрика – это единственный способ предотвратить войну между ним и отцом. – Я по собственной воле останусь с тобой, буду твоей пленницей, так же как ты был пленником других людей.

Ну вот. Она сказала это.

И тут неожиданно в его глазах засверкал гнев.

– Ты хочешь продать себя, чтобы исправить зло, совершенное твоим отцом?

Она побелела, совершенно не подготовленная к его гневу.

– Да!

– Ты действительно хочешь быть моей рабыней? – Его голос звучал на удивление сурово.

Мейриона кивнула. Он должен понять, какую жертву она приносит, чтобы предотвратить войну.

– Я останусь с тобой и расплачусь за годы твоих страданий.

Годрик поднялся на ноги так быстро, что у нее закружилась голова.

– Раздевайся, – скомандовал он.

Мейриона широко распахнула глаза, словно ее окунули в ледяное озеро. – Что?

– Раздевайся, – повторил Годрик. Его голос звучал приглушенно и зловеще.

Мейриона задрожала. Ее пугала эта перемена, и она не знала, что за ней последует.

– От рабов требуется повиновение. Ты уверена, что хочешь быть моей рабыней?

Боже! Он ее проверяет. Она предложила ему сделку, а он сомневается в серьезности ее намерений!

Мейриона крепко закрыла глаза. Этого она не ожидала, но если такова цена за мир, так тому и быть. Он уже видел ее обнаженной, весь замок видел. Еще один раз ничего не изменит. Она прекрасно знала, что, как только сомнение оставит его, Годрик станет самым заботливым любовником, какого только можно представить.

Развязав шнурок платья, она позволила ему соскользнуть по бедрам и упасть на пол.

– Рубашку тоже.

Потянувшись к подолу, Мейриона заметила, что ее пальцы дрожат. Быстро стащив рубашку через голову, она бросила ее к ногам Годрика.

– Если ты желаешь смутить меня, я принимаю твои условия.

– Хорошо, – произнес он, поглаживая подбородок. – Ложись на пол у моих ног.

Она нервно заправила волосы за уши.

– Ты, конечно же, шутишь. Годрик хмыкнул.

– Ты заявляешь, что хочешь остаться со мной в качестве пленницы, так повинуйся моим приказаниям.

Мейриона опустилась на колени и легла на ковер, ее спина утонула в мягкой шерсти.

Иисусе, почему же он к ней не прикасается? Похоже, он хочет, чтобы она чувствовала себя очень неловко.

Краем глаза она видела, как его огромное естество натянуло штаны, зрелище было пугающим и одновременно возбуждало.

– Раздвинь ноги. Мейриона села и нахмурилась:

– Почему ты так со мной обращаешься?

– Пленница не имеет права задавать вопросы своему господину. Раздвинь ноги.

– Нет!

– Нет? У раба нет права говорить «нет». Думаешь, я мог говорить «нет» каждый раз, когда вынужден был сносить очередное унижение?

У Мейрионы перехватило дыхание, когда она осознала, на какую сделку только что пошла. Она предложила Годрику стать его наложницей, но хотела, чтобы с ней обращались как с женой. Очень медленно она легла на пол. Он не причинит ей боли, уж в этом-то она была уверена; перемена в нем – всего лишь мужское самолюбие, которое требует удовлетворения за пережитые унижения.

Крепко зажмурив глаза, она раздвинула ноги.

– Шире. Подними ноги вверх.

Она подчинилась, ее лицо горело, а в интимном месте она чувствовала прохладный легкий ветерок. – Ну и как ты себя чувствуешь?

– Ужасно. – Мейриона опустила ноги и свела их вместе. – Прошу, пожалуйста, не надо больше этого делать.

– Думаешь, у рабыни есть выбор? Думаешь, у меня был выбор?

Мейриона сглотнула, горячие слезы жгли ей глаза. Присев рядом с ней на колени, Годрик поцеловал ее в щеку:

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Мейриона, а не рабыней. – Его прикосновение было нежным, но в голосе звучала мучительная невысказанная боль. – И не думай, что сможешь утолить мою жажду отмщения, предложив свое тело.

Мейриона подняла руки, чтобы обнять его. Она жаждала ответных нежных прикосновений, но Годрик отстранился и встал. Теперь он возвышался над ней.

– Поднимайся!

В полном замешательстве Мейриона поднялась на ноги, Годрик тут же заключил ее в объятия.

– Слушай меня, маленькая глупышка. Я могу иметь тебя и в качестве рабыни, но хочу, чтобы ты стала моей добровольно. Что касается Уайтстоуна – он все равно будет принадлежать мне. Ты не можешь положить себя на жертвенный алтарь, чтобы усмирить зверя и обезопасить свою семью; для этого тебе следовало бы придумать что-нибудь получше.

У Мейрионы защемило сердце, и по щеке покатилась слеза.

– Мне нечего предложить, кроме себя. Он осторожно вытер слезу.

– Много лет назад в часовне тебе следовало не предупредить меня, а выйти за меня замуж.

Поцеловав ее в губы, словно прощаясь, Годрик вышел из комнаты. Теперь Мейриона перестала сдерживать скопившиеся слезы, и они хлынули неудержимым потоком.

Она рыдала до тех пор, пока сон не сморил ее.

На следующий день Мейриона проснулась оттого, что ее настойчиво трясли за плечи.