Завтра…

С этой мыслью Козак выключил криптофон, спрятал карту памяти, подпер дверь, положил пистолет под подушку и попытался заснуть.

Завтра…

Днепропетровск, бывшая Украина. Набережная.23 июня 2019 года

Живые мишени, живые мишени,

Готовы заряды на совесть и честь.

Не будет прощения, не будет прощения —

живые мишени,

Живые мишени… – кровавая месть…

Ирэна Кокрятская.

Живая мишень

Утром Козак проснулся ни свет ни заря. Впервые за все время пребывания в Украине сделал полный гимнастический комплекс. Проверил оружие и телефон – телефон будет его главным оружием. Затем он сел и сидел, усилием воли в течение тридцати минут перебирая в голове, что и зачем он должен был сделать. Этот один из приемов, которым он научился в корпусе, позволял, как только дойдет до настоящего дела, действовать автоматически, не тратя ни доли секунды времени…

Когда он вышел на улицу… ему что-то не понравилось. Показалось, что что-то не так. Он осмотрелся… нет, ничего необычного. Движение… люди… он посмотрел по крышам… ничего. Сам стрелок-снайпер, он, в первую очередь, опасался снайперов…

На место, которое он выбрал, он прибыл поутру, за четыре часа до того, как пойдет конвой. Это место было около одного из мостов через широченный Днепр. Оставив машину, он начал оглядываться… Набережная была широкой… от линии домов ее отделяла улица на два ряда в каждую сторону, называлась улица незалэжности[35], дальше шел широкий газон с линией деревьев, и потом – пешеходная зона, тоже довольно широкая. Если брать возможные позиции снайпера, то с одной стороны ему будут мешать деревья, а если стрелять через реку – вода. Сама река широченная, на ее берегу всегда бывают неконтролируемые воздушные потоки – это следствие разницы температур над землей и над водой, а тут рядом еще и мост с интенсивным движением машин, что создаст дополнительные искажения. Он прикинул, смог бы он стрелять сам в таком случае, и понял, что вряд ли.

Одну из веб-камер он примостил за перила, чтобы смотрела на мост. Вторую – так, чтобы смотрела на выезд из города и зеленую зону. Камеры были не широкоугольными, но с приличным углом зрения, в оригинале они использовались для того, чтобы родители могли контролировать поведение бэбиситтеров[36]. Это будет не лишним, если тут будет какая-то движуха, он сможет это увидеть.

Проверив, как поступает видео с обеих камер – оно поступало, – он пошел обратно к машине…

Дюбуа иногда говорил – всегда оставляй человеку иллюзию выбора. Иллюзию – не право.

Дом Охрименко он нашел легко, как и любой снайпер-разведчик, он отлично ориентировался в незнакомой местности и запоминал с первого раза любой маршрут. Остановив машину в начале улицы, он осмотрелся… все было так же, как и прошлый раз, но что-то его опять беспокоило.

Он потратил двадцать минут времени, чтобы понять, что именно его беспокоит, но так и не понял. Наконец, решившись, достал телефон.

– Мистер Охрименко?

– Кхе… да.

– Это Козак. Посольство США.

…

– Помните наш разговор?

– Э… да.

– Соберите все документы, деньги в доме и выходите. Идите к Амурскому мосту, – он специально назвал мост неправильно, чтобы запутать, – и ждите нас там. Мы подберем вас.

– Что… зачем?

– Вы хотите попасть в Соединенные Штаты?

– Да.

– Тогда делайте, что вам говорят!

Рявкнув, Козак отключил телефон и сполз вниз по сиденью. Лучше, если его видеть не будут…

Охрименко появился на улице минут через тридцать с небольшой сумкой. Осмотрелся, пошел в одну сторону, затем, словно спохватившись, – в другую. Судя по походке, если он и был пьян, то несильно.

Козак пропустил его мимо машины… теперь он в чем-то был уверен. Не началось движение, не подъехал большой белый фургон местной прачечной. В общем, никаких признаков того, что Охрименко находится под контролем или под наблюдением. Это могло быть и хорошо, и плохо. Хорошо, если те, кто играет здесь в игры, действительно отстают от него и не ожидают от него этого хода. Плохо, если этот старый, опустившийся пьяница навешал ему лапши на уши, а он поверил.

Охрименко ковылял дальше, к дороге. Козак выждал какое-то время, затем вышел из машины и догнал бывшего снайпера.

– Охрименко…

– Есть одна вещь, о которой мы не поговорили, Охрименко… – сказал Козак, прислонившись спиной к ограждению набережной.

– Вещь? – настороженно сказал бывший снайпер.

– Да. Точнее – событие. Вы были в зоне боевых действий на Донбассе, верно?

…

– Я не собираюсь вас ни в чем обвинять. Просто хочу спросить. Как специалиста.

– О чем?

Вместо ответа Козак достал пять стодолларовых бумажек. Если он так будет разбрасываться деньгами…

– В дорогу.

Импровизируй. Всегда будь неожиданным для собеседника.

– …расскажите мне про украинских снайперов.

– Что рассказать?

Козак отделил стодолларовую бумажку и протянул Охрименко. Тот, поколебавшись, взял и сунул в карман.

– Какое оружие у вас было? С чем воевали вы?

– «СВД». «Мосинка». Потом были «Маяки», но немного.

– «Маяки» – что такое?

– Винтовки «Маяк». Триста восьмые, но качество не очень. Еще были пять и сорок пять. Как ваши – только с длинным стволом. «М16».

– Да, понимаю. «Маяк» был с болтовым затвором?

– Болтовым?

Козак показал руками.

– Да, такие.

– Но больше было «СВД», верно?

– Да. Почти у всех «СВД». Да.

Козак дал вторую стодолларовую бумажку.

– А как насчет крупнокалиберных? Двенадцать и семь.

– Такие были, – уверенно сказал Охрименко, – но с ними были проблемы.

– Какие?

– Не было патронов.

– Не было совсем?

– Почти не было. Винтовки были американского калибра. Их закупили… или передали бесплатно, но патронов к ним не было. – Охрименко мрачно усмехнулся. – Волонтеры не могли нам привезти патроны, а государство почти не закупало их для нас. Гораздо лучше были русские винтовки – у них такой же патрон, как у крупнокалиберного пулемета, если не привезли снайперские, ты все равно стреляешь. Русские винтовки. Они и точнее, чем «барретт». У нас под самый конец была одна такая… Мы выменяли ее у спецназа, дали два отжатых джипа за нее. Они ходили в тыл и взяли ее у сепаров. Тем Россия давала все, что им нужно. В том числе и такие винтовки. Мы их звали «слонобои».