Василий Толстой и Николай Скрытник добрались до каморки, которую сняли у какой-то вдовицы.

— Ну что теперь? Вам приказали меня убить, когда я грех на душу возьму? — Василий криво усмехнулся, глядя, как сопровождающие его гвардейцы быстро собирают вещи, готовясь к немедленному отъезду.

— А какой нам в этом резон? — спросил его Николай, бывший старшим в этой группе. — Сами бы справились, а тебя, твое благородие, еще по выезду из России прикопали бы где-нибудь в лесу. Нет, и не надейся таким образом улизнуть. Собирайся лучше, да поскорее, выдвигаться нам надобно.

— И куда же? — Василий немного воспрял духом и принялся скидывать свои немногочисленные вещи в холщовую суму.

— В Вену. Там остановимся в посольстве. Посол знает, что мы приедем, и будем ждать повеления государя, — ответил Николай, а Толстой пожал плечами. В Вену, так в Вену, когда еще за казенный счет удастся мир посмотреть?

* * *

Михаил Ломоносов посмотрел на воду, куда бросил несколько темных кристаллов, получившихся в результате последовательных реакций во время исследований неизвестного вещества, полученного им при опытах над кусочком пиролюзита. Вода окрасилась в интенсивный пурпурный цвет. Затем он посмотрел на левую руку, на тыле кисти которой был еще пару дней назад плохо заживающий и начинающий гноиться порез. Он случайно опрокинул на рану раствор, подобный тому, который у него получился только что, и… гною стало меньше, а рана даже начала понемногу рубцеваться.

За эти месяцы, проведенные здесь, в университете, который вот-вот должен будет открыться, Ломоносов пришел к выводу, что более всего его привлекает химия и физика. Нет, его пытливый ум пытался вобрать в себя все преподаваемые ему науки, но в этих двух он чувствовал истинную увлеченность. И все же Михаил не был готов к тому, что сумеет выделить неизвестное вещество, напоминающее по всем качествам металл.

Занеся результаты в журнал, он решительно поднялся и направился к Эйлеру, который по самую маковку увяз в опытах над электричеством.

— День добрый, Леонард Паулевич, — толкнув дверь в лабораторию поприветствовал Эйлера Михаил. — Можно мне тебе кое-что показать? — Эйлер, который сегодня уже понял, что еще немного и у него ум зайдет за разум, если он хоть ненадолго не прервется, решительно отодвинул от себя свой журнал с вычислениями и указал своему единственному пока ученику на стул рядом с собой.

— Садись, показывай, — приказным тоном объявил он Ломоносову, с довольно вялым любопытством наблюдая, как тот вытаскивает две колбы с разными на вид веществами в виде кристаллов, а также кладет на стол свой лабораторный журнал.

— Вот, я не знаю, что это такое, — совершенно честно признался Михаил. — Я, как обычно, проводил разные опыты с породами, кои мне надобно разобрать и каталогизировать, и после проверки пиролюзита получил вот это, — и он кивнул на одну колбу, в которой находились кристаллы серебристо-белого кристаллического порошка. — Это вещество меня весьма заинтересовало, тем более, что я нигде не нашел упоминаний о подобном. И… он ведет себя по-разному, Леонард Паулевич. И как кислота, и как щелочь. А калийная соль, — он указал на ярко-фиолетовые кристаллы, — может раны очищать…

— Ну-ка, ну-ка, — Эйлер выглядел всерьез заинтересованным. — Как интересно. А давай, Миша, мы вместе поизучаем это странное вещество. И Лерхе позовем. Он давно уже просил что-нибудь для его нужд сделать. Ежели ты прав, и это вещество способно хоть немного раны чистить, то в медицине подобное весьма полезно будет, — задумчиво произнес Эйлер, разглядывая нежную окраску получившегося у Ломоносова раствора и прикидывая, сможет ли он это вещество в своих опытах с электричеством применить.

* * *

Кузьма Михайлов смотрел на лежащие перед ним два пистолета, весьма странного вида. Эти пистолеты ему презентовал государь Петр Алексеевич, когда орать прекратил, веля избавить Мосолова от своего присутствия и не мешать человеку заниматься таким важным для государства делом, как металлургия. Можно подумать, что защита государя — это дело не важное. Михайлов стиснул зубы. Да когда же это прекратится-то? Он уже и Ушакова просил провести разъяснительные уроки ему и его людям, как лучше распознавать угрозу, как правильно следить, дабы тебя не заметил супостат, и многие другие премудрости, включая бою без оружия, коей людишки Ушакова в обязательном порядке начали обучаться под предводительством Савелия Лебедева, коего откуда-то откопал Ушаков. Этот Лебедев был большим любителем разного рода борьбы и вообще культуры и истории развития боя с оружием и без него, начиная еще с древних греков. Он начал разрабатывать свою собственную систему упражнений, коей сильно заинтересовался государь, велев по окончанию создать и в армии несколько полков, набрав самых подходящий воев из всех остальных, дабы они учились, как он выразился «совершать невозможное, при этом в тайне и тишине».

И вот теперь перед командиром императорской охраны лежали два самых странных пистоля, кои он вообще видел. Один был из Дрездена привезен государю в подарок, а второй ему передал курьер из Британии вместе с какой-то черной каменюкой и несколькими письмами, прочитав кои, Петр Алексеевич пребывал в прекрасном расположении духа и, хоть и наорал, но больше для вида, дабы этого хорька Мосолова порадовать, а после энти пистоли подарил.

— Что это, Кузьма Иванович, — к нему подошел Калашников и с любопытством посмотрел на пистоли.

— Вот этот, — Михайлов указал на пистоль из Дрездена, — заряжаешь каждое гнездо вот энтого барабана и опосля выстрела нужно только повернуть, дабы снова выстрелить. А вот энтот, — Михайлов указал на второй и замолчал, а потом покачав головой продолжил. — Вот энтот сделал какой-то Дафе, как государь сказал, почитай сотню лет назад. И в нем барабан сам крутится, готовя к новому выстрелу.

— Да быть того не может, — и Калашников потянулся к пистолю Дафе. Он быстро разобрался с устройством и, как и Михайлов, головой покачал. — Потери будут большие, и может и не пальнуть, ежели только, — он замер, его глаза словно остекленели буквально на несколько секунд, а когда он отмер, то скороговоркой произнес. — Ежели медный капсюль использовать, да и вообще какую форму отлить из такого же материала, чтобы не сразу в гнездо заряд засовывать, а в форму, кою в барабан ставить и, да хоть бумажным пыжом прикрыть. А что энто за металл? — и он внимательно осмотрел замок пистолета.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, хотя, дай-ка, — Михайлов поднял пистоль и посмотрел его на свет. — На латунь похоже. Да, точно, латунь энто.

— Ежели смогу форму отлить и снарядить, дашь попробовать пальнуть? — в глазах Калашникова горел просто ненормальный азарт и предвкушение чего-то необычного.

— Валяй, пробуй. Все одно он ни к чему не пригоден. А я пока вот этот дрезденский осваивать буду, он как-то понадежнее выглядит и без сказок разных работать будет, — Михайлов протянул Калашникову приглянувшийся тому пистоль. — Токмо, ежели повредишь, шкуру спущу, все же государев подарок.

— Анна Гавриловна, Анна Гавриловна! — голос Кати Ушаковой заставил едва ли не подпрыгнуть. Ягужинская резко развернулась к своей подчиненной.