Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лиза спустилась только когда уложила Пашу. И уже была готова к долгой уборке, однако в кухне, кроме мокрого пятна на обоях, ничего больше не обнаружила.
— Я психанул, — раздалось за спиной. Женя стоял в дверном проеме.
— Слышала, — поставила Пашину тарелочку в посудомойку.
— Лиз, — подошел к ней, обнял, — пожалуйста, — принялся целовать шею, — хватит воевать. Я уже на стенку лезть готов. Ну, что мне еще сделать, чтобы ты меня простила?
А у нее снова сжалось сердце, к горлу ком подкатил. Но сдаваться нельзя, ведь это никогда не закончится. Соколов так и будет врать, умалчивать, напирать, потом начнет метаться между двух дворов. Ксения дама с характером, она своего не упустит, и всегда будет тянуть одеяло на себя. Ей же хочется простой спокойной жизни вдали от этого элитного дурдома.
— Я очень устала, — высвободилась из его рук.
— И я устал, поверь.
— Верю. Охотно верю.
— Долго ты еще собираешься держать оборону? — засунул руки в карманы.
— Недолго, — глянула на него мельком. Побриться бы ему не мешало. Даже после крушения он выглядел лучше, несмотря на все синяки и царапины. — Но сегодня я точно не готова разговаривать.
— Мы можем не разговаривать, — тут же воодушевился, — достаточно просто лечь спать. Вместе. В одну кровать.
М-да, в этом весь Соколов. Можно и без слов, без эмоций, просто открыть доступ к телу, ему этого будет достаточно, он удовлетворит свои хотелки, а дальше трын-трава не расти. Раньше было так же. Приезжал порой после работы злой как собака, сразу шел к ней и снимал стресс сексом. И плевать ему, чего хочется или не хочется ей, ибо главный он! Хозяин мира! Большой босс!
— Я буду спать в Пашкиной комнате. Он начал по ночам просыпаться.
— Жаль, что ты настолько очерствела, — отошел к столу, присел на край.
— Очерствела? — аж развеселилась. — Серьезно? Если бы я действительно очерствела, то ни за что бы не приехала сюда в надежде на сказочное чудо твоего перевоплощения.
— Ясно, — закивал, — а я злодей притащил тебя в свою пещеру, посадил под замок и жизни спокойной не даю. А все почему, Лиз? Потому что не рассказал о бабе, которая тупо захотела меня нагнуть? С которой я не то, что расстался, а даже не встречался в полном смысле этого слова. Мы, твою мать, просто трахались. И только не говори опять, что я с тобой тоже просто трахался. С тобой с первого дня у меня все было не просто.
— Это да, между нами до сих пор всё сложно. И давай закончим. Я, правда, хочу спать.
— Давай… закончим, — сказал таким тоном, что у нее душа свернулась в клубок. — Спокойной ночи.
После чего ушел.
А утром, еще семи не было, уехал на работу. Но перед уходом все-таки зашел в детскую, посмотрел на спящего сына, потом на Лизу. Нет уж, черта с два он сдастся! Она его женщина, а Пашка — его плоть и кровь.
Лиза проснулась через полчаса и тут же побежала собирать вещи. Паша все это время ходил за ней по пятам и не понимал, что происходит, зачем мама складывает в сумку его вещи, почему так торопится.
— Мам? Мы поедем гулять? — наконец-то обратил на себя внимание.
— Да, зайка. А знаешь, — опустилась перед ним на корточки, — хочешь еще раз полетать на самолете?
— Хочу, — просиял радостью.
— Вот, если мы поторопимся, то сможем прямо сегодня.
— А папа? Он с нами полетит?
— Нет, Паш. Папа как-нибудь потом, сейчас он очень занят на работе.
После сказанного на душе остался горький осадок. Возможно, она и неправильно поступает, но Соколов смирится. Тогда он тоже смирился, причем довольно быстро. Муки совести ему в принципе несвойственны и любым своим действиям он всегда находит вполне логичное оправдание. Но сердце заболело всё равно, заныло, застонало.
Кирилл приехал через два часа, помог уложить вещи в багажник.
— Ну? — встал у крыльца. — Ты точно уверена, что это единственно правильное решение? Пока еще не поздно позвонить ему и обо всем рассказать.
— Я уверена. Ты же потом поедешь на работу? — закрыла дверь.
— Да.
— Тогда, если увидишь его там, передай ключи, пожалуйста, — и вложила ему в руки связку.
— Это будет удар ниже пояса, Лиз. Получается, ты и не любишь Женьку.
На что Лиза уставилась на него злым взглядом, собралась было возмутиться, но Кирилл предвосхитил возмущение:
— Раз я не прав, тогда к чему это бегство? Вы же взрослые люди.
— Все серьезные ошибки совершаются именно взрослыми людьми, Кирилл. А наша история с ним только и состоит из сплошных ошибок.
— Тебе виднее, — открыл для нее дверь машины.
Соколов в это время сидел на встрече, за которой последуют еще две. Но это хорошо, меньше будет думать о проблемах. Правда, вчерашний разговор с Лизой не давал покоя. Что-то присутствовало в ее голосе, в интонации. С другой стороны, хотя бы соизволила заговорить.
Пять часов пролетели незаметно. И когда, уже будучи без сил, Евгений отправился к себе в кабинет, чтобы забрать пальто с ключами от машины, то обнаружил там брата. Кирилл сидел в кресле с непривычно задумчивым видом, а перед ним на кофейном столике лежала связка ключей. В этот момент сердце Соколова замерло. По брелоку сразу понял, чьи это ключи.
— Какого хрена? — подошел к брату. Хотя уже догадывался, что сейчас услышит, но верить не хотелось до последнего.
— Лиза просила тебе отдать, — произнес до противного спокойно.
— И где сейчас Лиза? — впился в него взглядом полным ненависти.
— Летит в Кемерово.
Соколов сделал глубокий вдох, а на выдохе спросил:
— Почему ключи оказались у тебя?
— Потому что я отвез её с Пашей в аэропорт.
— Тварь, — процедил сквозь стиснутые зубы, — выблядок ты недоделанный!
— Полегче, Евген, — поднялся, — она попросила меня помочь, я помог, — после чего собрался покинуть кабинет, но вдруг остановился, — и еще. Так сказать, на десерт. Я спал с Ксенией. Наравне с тобой. Она, конечно, утверждает, что ребенок от тебя, но как знать, как знать.
Это стало последней каплей. Уже через секунду Кирилл сидел на ковре и держался за нос, кровь текла по губам, подбородку, капала на белую рубашку и галстук, а Евгений стоял над ним, растирал руку и примерялся, куда бы еще врезать сукину сыну.
— Отец был прав, — произнес металлическим голосом, — ты уродился жалкой гнидой. Чтобы духу твоего здесь больше не было, — и напоследок отвесил хорошего пинка.
— Ожидаемо, — загнусавил, — зато моя совесть теперь будет спать спокойно.