–Ладно, – говорит он, – на тройню я не подписывался, а близнецов обещал.

Кому обещал – я спросить не успеваю. Потому что и так ясно. По коридору к нам стремительно летит стихийное бедствие и Пашкина погибель – я по лицу его вижу, как он на девушку смотрит.

– Ну? – запрягает с разбега голубоглазая нимфа.

– Тройня, – шепчет ей восточная девушка Роза. – И, кажется, мы сейчас огребём. Юлька так на меня посмотрела…

– Паш, уведи их, пожалуйста, – взмолился я, потому что моя любимая девушка показалась на горизонте, а мне позарез нужно, чтобы они не чирикали и не квохтали, когда мы будем разговаривать.

Пашка понимает меня с полуслова.

– Девушки, чай, кофе, мороженое? Я недалеко видел приличное кафе.

– Не хотим, – дёргает за руку восточную красавицу Пашкина заноза.

– Тогда магазины? Шопинг? Не стесняйтесь, я миллионер!

Он подхватывает их под руки и тянет за собой, неся какую-то жуткую пургу, но мне не до него и не до Юлькиных подруг. Моя девушка идёт навстречу. Лицо у неё бледное и несчастное.

– Юль! – кидаюсь и хватаю её за руки. Это невыносимая потребность коснуться. А ещё я хочу показать, что рядом. Был и буду.

– Спасибо за медведей, – ни с того ни с сего говорит она. И лицо у неё какое-то рассеянное, словно она не здесь, а где-то глубоко в собственных мыслях или в потустороннем мире.

И я тоже хорош. Зацепился за этих медведей.

– Нехорошо как-то получилось, – говорю, – но я куплю ещё одного, обещаю!

И тогда Юлька смотрит на меня ясными глазами, возвращается в реальность.

– Нам поговорить надо, – берёт меня за руку и, как маленького, тянет прочь из репродуктивного центра.

Юля

Тройня. Тройня! Три ребенка у меня в животе! С ума сойти, капец как здорово! Только ты так мог надо мной пошутить, Господи! Я только с двойней свыклась в мыслях, а тут – трах-бабах!

– Многоплодная беременность – это всегда чудо, – рассказывала мне Нинель Акимовна, пока я гель с пуза стирала да в себя приходила. – Это уникальное явление, особенно если происходит естественное зачатие.

Ну да. Куда уж естественнее. Я из гроба вылезла в сияющем платье, а этот… неПавлик у ног моих валялся. А потом лучше не вспоминать.

И вот сейчас я тяну Кострова за собой, в голове туман и ясность одновременно.

– Садись! – приказываю, когда мы в ближайший парк прибежали и лавочку в уединённом месте нашли. Точнее, я нашла. – Я хочу рассказать тебе всю правду.

Он даже в лице меняется. Смотрит на меня пристально, но молчит. Молодец вообще-то. И хорошо, что это Егор, а не Павлик. Тот бы уже полпарка из-за тройни разнёс и орал, распугивая голубей и людей, что выгуливают кто малышню, кто собак.

Розка меня в машине зацепила за самое не могу. Я вдруг поняла: не выговорюсь – лопну. Меня так и пёрло на подвиги. В груди клокотал огонь, сходный с патриотизмом, когда любовь к Родине становится превыше всего. Вот и я. Пылала. Правда и ничего кроме правды.

– Я хочу, чтобы ты знал. И понимал. Или нет. Просто знал. Понимать не нужно. Я тебя, то есть Павлика, по фотографии выбрала.

– Юль, – вижу, как Егор с облегчением выдыхает и пытается что-то сказать.

– Нет, ты молчи! – приказываю и режу ладонью воздух. – Я хочу до конца, чтобы понимал. Розка и Элька хотели меня замуж выдать, искали кандидата. Чтобы ты понимал – богатого и успешного, с бизнесом и активами. Это была их идея, а я взяла и согласилась. Пришла на день рождения к Павлику, чтобы заарканить. Очаровать. Не знаю, как правильно сказать. Соблазнить! – щёлкаю пальцами. – Потому что сразу хотела переспать и залететь. Я с собой презервативы взяла испорченные.

– Не понадобились, – придушенно хохотнул Костров.

– А не важно! Намерения у меня были именно такие! Я хотела миллионера Павла Кострова в отцы своему ребёнку. И позже явилась не просто так.

– А как? – Егор смотрит на меня внимательно, и глаза у него добрые, спокойные.

– Мне деньги были нужны. Позарез. Чтобы выкупить у компаньона вторую часть акций «Солнечного компаса». Но Павлик орал так, что я махнула рукой и решила: ну его. С его деньгами, отцовством. Сама справлюсь. Первый раз, что ли.

Теперь Егор смотрел на меня серьёзно. Мягкость из глаз ушла, между сведённых бровей чёрточка нарисовалась.

– А потом? – тихо спросил он.

Я плюхнулась с ним рядом на лавочку. Ноги не держали. Да и смотреть я больше ему в глаза не хотела. Видеть не желала его серьёзной сосредоточенности. И холода, наверное. И, возможно, презрения. Я иногда трусиха.

– А потом стало вообще всё не важно. Вадя, Вадим Горский, мой компаньон, продал акции Лёшке.

– Бывшему, – зачем-то уточнил Костров.

– Да, – вздохнула я и провела рукой по лбу.

– Который почему-то воспылал к тебе неземной страстью.

Я только плечом дёрнула. Какая теперь разница?

– И если ты объединишь с ним свои усилия, то компания никуда не денется, так? Останется в семье.

Я вообще плохо соображала, это тут к чему, но кивнула, потому что это правда.

– То есть я тебе, не миллионер, не нужен, получается?

Я вдруг почувствовала, что каменею, как смола, что дорвалась до воздуха и солнца. Что он хочет услышать? Что он мне нужен? Что я сейчас расплачусь, упаду перед ним на колени, протяну руки, как позорная девка, и начну клясться, что не проживу без него и дня?

Да он же просто ищет повод, чтобы от меня избавиться! Нашёл причину, называется. Зацепился за ерунду и сейчас и радуется, что всё так удачно сложилось? Не буду его разочаровывать. Да, трое детей – это груз, который не каждый выдержит, я понимаю.

– Я вообще тебя не знаю, Костров, – поворачиваю голову и всё же смотрю ему в глаза. Так открыто и честно, как только могу. Но, чёрт, слёзы близко, и мне не скрыть их, не спрятаться. Это плохо. Я бы хотела выдержать всё без истерик и лишней жалости. – И мне, собственно, без разницы, кто ты.

Он молчит. Смотрит на меня долго-долго, а затем разжимает губы:

– Егор Тургенев, – произносит медленно, с какой-то затаённой значимостью. – Меня зовут Егор Тургенев. Начнём, пожалуй, с этого.

И в этот момент у меня упала челюсть. До асфальта. И глаза на лоб полезли. Что?! Не Костров?..

Главное – дождаться

Павел

– Я чувствую себя предательницей, – ныла подружка Ефимовой Роза. – Надо было её как-то подготовить, что ли. Или правду сказать. Кто ж думал, что дело тройней закончится. Бедная наша Юля. То ничего, то грузовик с пряниками прямо на её улице перевернулся.