– И вот скажи мне: чем тебе Егор не такой? Бегает вокруг тебя, ухаживает, подарки носит, оберегает. Вполне адекватный и хороший мужик. Ну подумаешь – их двое оказалось. Мы не знали. А ты и не попыталась даже его выслушать. Может, нужно уже реализм включать, Юль? Жить тем, что есть. Не витать в фантазиях. Он же тебе нравится?

Я неуверенно кивнула.

– Я всё время думала, что он Павлик.

– Ну и что? – фыркает подруга. – Подумаешь. А если уже выдумываешь всякие несуществующие сценарии, то представь, что он просто другим именем представился. Бывает же такое? Соврал немножко. Людям нужно прощать их маленькие слабости и невинные шалости.

– Тот, кто солгал один раз, солжёт ещё раз, – упрямо сжимаю губы.

– А ты? Ты была честна с ним, когда не знакомиться пришла, а просто лечь в постель и обмануть? Получить ребёнка и удрать? Это – честно?

С честностью как-то нехорошо получается, поэтому я молчу.

– Вот с этого нужно начинать – с себя. Ты у нас и умная, и красивая, и везучая, Юль, но иногда – прости – такая дура!

– Ну, спасибо! – тут же обижаюсь я, понимая, что ещё пару минут такого воспитания – и снова меня прорвёт порыдать.

– Ладно, не обижайся. Ты же знаешь, что я тебя люблю и хочу, чтобы у тебя всё было хорошо?

Розка заглядывает мне в глаза. Глаза у неё – карий бархат с нотами корицы.

– Я не сержусь, – вздыхаю тяжело, – сложно всё, понимаешь?

– Конечно, понимаю, – кивает Розка и пальцами по рулю барабанит. У неё – ярко-розовые ногти и цветочки – на безымянных пальцах. Почему в самые острые моменты в глаза всякая хрень лезет и запоминается.

У подруги звонит телефон.

– Да! – рявкает она и расцветает. – Отлично! Я за рулём, меня не отвлекать! – и поясняет мне зачем-то: – Это мой наконец-то девчонкам новые кровати купил.

Я вздыхаю. Эх… а кто купит кроватки для двух моих медвежат?..

У Нинель Акимовны такой взгляд, что я её боюсь. Она как будто меня насквозь видит. Ничего особенного не делает – вопросы задаёт, слушает внимательно, но каждый её жест полон какого-то смысла, а я настолько поглупела, что не могу ни понять, ни разгадать.

– Расслабьтесь, Юлия, – командует она, – ничего плохого с вами не происходит. Вы просто беременны, у нас с вами запланированная встреча. Мы наблюдаем, чтобы ваши малыши родились здоровыми.

Она вроде бы успокаивает, а я никак не могу перестать нервничать. Осмотр стандартный, ничего особенного,. Но мне всё время кажется, что вот сейчас гинеколог скажет что-то ужасное.

– У нас ещё УЗИ, – останавливает она меня. А я готова сорваться и бежать – так накрутила себя. Это ненормально, но волнения, надуманные страхи и не собираются рассасываться.

– А это не вредно? Так часто? – облизываю сухие губы.

Нинель Акимовна улыбается. Глазами. Лицо остаётся строгим, а глаза – добрые, участливые. Снова хочется разреветься.

– Всё хорошо, не переживайте, – кивает она в сторону второй комнаты, где стоит кушетка и аппарат. – Вы на редкость удачливая мамочка. У вас даже токсикоза нет, особенно, если учитывать многоплодную беременность.

Я всё же пытаюсь расслабиться. Мне даже приятно, когда прохладный гель растекается по коже. Уверенные движения Нинель Акимовны успокаивают, и то, как блуждает датчик, не раздражает. Это словно какое-то таинство, но я его не вижу, могу только краем глаза наблюдать за лицом моего строгого доктора.

– Хм, интересно, – бормочет она, и я снова напрягаюсь. От того, как замирает её рука, как она снова и снова водит почти по тем же местам, словно заблудилась и кружит, не в состоянии выйти из «леса».

– Что-то не так? – не выдерживаю я. Мой испуганный голос звучит высоко и ломается. Я напряжённо жду ответа от Нинель Акимовны и не отвожу от неё взгляд.

– Всё так. Всё хорошо, – ещё раз проходится она по моему животу и отрывает взгляд от монитора. – Кажется, у нас не близнецы.

– А кто тогда? – вскрикиваю испуганно и порываюсь встать, но сил у меня почему-то нет.

– Кажется, у нас тройня, – говорит врач и качает головой. – Ну что вы всполошились? Ох и беспокойная вы, Юлия.

– Тройня! – ахаю я, невольно ощупывая живот рукой. А он и правда… выпуклый! Немножко. Совсем чуть-чуть.

– Тройня… – эхом несётся от двери очень знакомый мужской голос.

– А вот и папочка, я так понимаю? – щурит строгие глаза доктор, а я не знаю, куда деваться. Лежу тут в трусах, с голым пузом…

Нет, ну он меня, конечно, уже всякую видел, не удивишь, но сейчас по-особенному стыдно.

– А посмотреть можно? – хрипло просит Егор.

– Можно, если осторожно, – шутит с непроницаемым лицом Нинель Акимовна. Подходите, – и снова датчик к животу прикладывает.

– Эти три точки – мои дети? – недоверчиво спрашивает Егор.

– Ваши, не сомневайтесь. И скоро они вырастут, станут похожи на детей. Если, конечно, беременность будет протекать спокойно, нормально, без стрессов. Трое, знаете ли… это колоссальнейшая нагрузка на женский организм.

– Будем работать над тем, чтобы нагрузки снизились до минимума, – кидает на меня пламенный взгляд Егор.

Он… другой. Без костюма. В очках. Но хохолок на макушке всё такой же – непокорный.

– Ну, что ж, – приподнимает брови Нинель Акимовна и смотрит на дверь, где маячит ещё одна фигура. Клон. Тот самый Павлик. Образ, к которому я привыкла. А из-за его плеча прыгает Розка, – думаю, с такой группой поддержки вы замечательно справитесь со всеми трудностями.

Сговор. Наглый и отчаянный сговор. Вот почему Розка была такой взвинченной. Ну, ладно. Разберусь со всеми, как только отсюда выберусь.

– Выйди, пожалуйста, – прошу я Егора, – мне нужно одеться.

– Да, конечно, – направляется он к двери. – Надеюсь, у вас здесь хорошо заколочены окна? – интересуется он у доктора.

– Третий этаж, молодой человек. Не убежит, – понимает она его с полуслова. Ещё одна в полку предателей. Но ей я прощаю как великому светилу акушерства. А вот с подругой предстоит серьёзный разговор. Ну, Розка, ну, погоди!

Правда, правда и ничего кроме правды!

Егор

– Тройня?! Да ладно… – бухтит Пашка, – на лицо сговор. Поняли, что близнецами не пронять, сразу троих детей нарисовали, чтоб уж наверняка.

– Ты вообще соображаешь, что несёшь? – плююсь я в сердцах. Пашка на миг затыкается, зависает, как поникший флаг в день траура, а затем трясёт головой.

– Честно? Я в шоке. Это ж как надо было умудриться… Один удар – и многодетный отец.

– Вот ударишь однажды – узнаешь, – прозвучало, как угроза, и наш боевой Пашка растерялся, как пацан. По лицу его проходит волна то ли ужаса, то ли священного трепета.