Он отыскивал самые чувствительные местечки на ее теле, жаждавшие ласки. Каждое его прикосновение было необычайно приятным, каждое движение неспешным.

Но так могли заниматься любовью люди, у которых были впереди годы — десятилетия счастливой жизни. Они с Фицем не располагали подобной роскошью. Каждое неторопливое прикосновение его ладони напоминало ей о скоротечности времени. Каждый поцелуй только заставлял острее почувствовать, что счастье так недолговечно.

Милли не хотела вспоминать об этом. Она предпочла бы обо всем забыть.

Она кусала его в плечо. Касалась его самым неприличным образом. Извивалась под ним, как бесстыжая язычница, увлекая его — и себя — в новое неистовое безумие к головокружительным высотам непристойных наслаждений.

И затем последовал новый, все затмевающий взрыв.

С пробуждением пришло осознание. Милли открыла глаза. В комнате все еще было темно, но определенно уже наступило утро.

Лучше бы ей поторопиться. Нужно собрать с ковра все ее драгоценные шпильки, не говоря уже о пуговицах, которые она сорвала с его одежды. И конечно, необходимо каким-то образом вернуть простыням пристойный вид. Как будто любовный смерч пронесся по постели, все смял и скомкал.

— Доброе утро.

Она резко обернулась на голос. Фиц. В куртке и бриджах для верховой езды, восхитительно элегантный в полутьме.

— Доброе утро. — Милли подтянула одеяло выше и поблагодарила Господа, что Фиц не видит, как она покраснела. — Который час?

Она распорядилась, чтобы служанка разбудила ее в восемь — на полтора часа позже, чем обычно. Фиц всегда отправлялся на верховую прогулку, когда она пила свое какао в постели. Но поскольку накануне они легли спать очень поздно, предаваясь весьма изнурительному занятию, — щеки ее снова вспыхнули, — возможно, уже половина восьмого, а не половина седьмого.

— Половина десятого.

Милли подскочила в постели, едва не забыв придержать одеяло.

— Что? Но Бриджет должна была разбудить меня в восемь!

— Она приходила, но вы еще крепко спали, и я ее отпустил.

Милли ошеломленно заморгала.

— Вы… все еще были здесь в восемь?

— Да. Спал.

— Бриджет видела нас вместе?

Фиц постукивал рукоятью хлыста по спинке кровати. Снисходительно усмехнувшись, он сказал:

— Знаете ли, в наше время вполне извинительно мужу быть застигнутым в постели с собственной женой. Я уверен, что Бриджет найдет в себе силы смириться с этим.

Милли только еще сильнее покраснела, испытывая сильное смущение и неловкость. По крайней мере больше не нужно скрывать от Бриджет разбросанные шпильки и пуговицы, раз она уже видела, к чему все это в конечном итоге привело.

— Ну что ж, — сказала она и умолкла, не зная, что еще сказать.

Похоже, дар речи тоже ее покинул.

— Вы в порядке? — спросил Фиц, склонив голову.

А он был бы в порядке, если б знал, что ему отпущено всего шесть месяцев с миссис Энглвуд?

И что могла она сказать о себе, набросившейся на него, как стая волков?

— Я… — Милли взглянула на густые пряди, рассыпавшиеся по ее плечам. Странное зрелище. Она никогда не распускала волосы, кроме тех случаев, когда сушила их после ванны. — Вы были правы тогда, несколько лет назад, когда предположили, что мне любопытно, как все происходит. Думаю, мне давно пора было решиться завести детей.

— Больно?

— Чуть-чуть. А вам?

Она осознала глупость последнего вопроса в то же мгновение, как он сорвался с языка. Но было уже поздно.

Фиц попытался не улыбнуться, но ему это не совсем удалось.

— Я стойко преодолел все трудности.

Игривый изгиб его губ, озорной блеск в глазах — Милли всегда хотелось, чтобы он смотрел на нее именно так. У нее стеснило грудь, но она не могла понять, то ли это предчувствие потери его, то ли пробуждение новой надежды, пробивающейся сквозь преграды.

Она откашлялась, прочищая горло.

— Я спросила это просто потому, что вы, как видно, еще не отправились на верховую прогулку.

— Я ждал, когда вы проснетесь. Было бы неправильно уехать куда-либо, не поговорив с вами.

Он обогнул угловой столбик кровати и подошел к ней. Милли натянула одеяло почти до носа. Фиц оттянул его вниз, но ровно настолько, чтобы взять ее за подбородок и повернуть лицо к себе.

— Лучше вам надеть сегодня платье с высоким воротником, — сказал он.

Милли не поняла его, пока, оставшись одна в комнате, не расположилась перед зеркалом. Она внимательно изучила свое отражение в поисках заметных внешних отличий, которые позволили бы прохожим останавливаться посреди дороги, перешептываясь: «Смотрите, вон идет женщина, совсем недавно лишившаяся девственности».

И только тут она увидела отметины, оставленные любовником на ее шее.

«Смотрите, вон идет женщина, которую только что усердно ублажали в постели».

Первые званые обеды молодоженов зачастую оборачиваются настоящим бедствием. Но Венеция была достаточно опытной хозяйкой, и первый званый обед герцога и герцогини Лексингтон — сердечная встреча в тесном кругу родных и ближайших друзей — прошел без сучка и задоринки.

Венеция с мужем пригласили Хелену погостить у них, начиная прямо с этого вечера. Хелена с радостью согласилась, уже прикидывая в уме, как можно воспользоваться этим обстоятельством.

— Вы что-то замышляете, — предположил Гастингс.

Этот мужчина слишком легко читал ее мысли — словно букварь. Она с тоской посмотрела на других обитателей гостиной в надежде, что кто-нибудь подойдет поближе. Но, как и всегда в подобных случаях, когда Гастингс загонял ее в угол, никто не обращал на них внимания.

— Я не даю вам советов, Гастингс, как распорядиться своей жизнью. Вам следовало бы ответить мне той же любезностью.

— Хотел бы. Да только если бы я оказался в центре скандала, вам бы не пришлось выходить за меня замуж. Однако если вас застигнут в сомнительной ситуации, мне не удастся так легко отделаться. Я практически член семьи, и люди, глядя на меня, станут задаваться вопросом, почему я не вмешался и не выручил вас. — Он сделал драматическую паузу. — Но я бы предпочел не жениться на вас.

— О, неужели?

— Я придерживаюсь старомодных взглядов, мисс Фицхью. Жена должна быть в первую очередь покладистой. Она должна соглашаться со всем, что я говорю. И она должна смотреть на меня с восхищением.

— И все же ваша выдуманная новобрачная готова живьем съесть вас на завтрак.

Гастингс окинул ее пристальным взглядом.

— Вот поэтому-то я и связываю ей руки, — растягивая слова, произнес он. — И вообще она вымышленный персонаж, с которым я могу поступать как угодно.