да праздности. Дрын зовется. Уж у меня не заленятся. Я и из своего клочка земли в Рютте прибыток имел, а уж тут и подавно развернусь, этих лежебок растормошу, не отстану.

Они пришли на двор и, задрав головы, стали смотреть, что там два мужика на крыше наделали.

— Ты им за это денег обещал? — спросил Волков, не очень довольный увиденным.

— Денег? Еще чего! Я им два дня в неделю барщину назначил, то по-божески, — ответил Ёган и заорал. — Эй, не видишь, что криво кладешь? Не приму такой работы, весь ряд этот криво лежит, отдирай — переделывай. И аккуратно отдирай, не поломай тесины.

Он еще собирался и дальше кричать, но замер, увидав за спиной кавалера что-то. И сказал:

— К вам, видать.

Волков повернулся и увидал трех верховых. Были они в платье хорошем, не грязном, но простом. И лошади были у них просты, а один и вовсе на мерине. Встретившись с Волковым глазами, видно, признав его, они стали слезать с лошадей, кланяться и улыбаться. Волков глянул на старшего из них, он улыбался, а верхняя губа слева рвана, под ней пары зубов нет. На правой руке сверху шрам белый. Сразу видно, из рыцарства или из добрых людей. И с ним двое, хоть и молоды, тоже с виду крепки духом и на вид бывалые.

Подошли, старший и сказал:

— Вы ли, добрый господин, хозяин Эшбахта новый?

— Я, — ответил Волков, — рыцарь божий, Фолькоф.

— А я, сосед ваш, Гренер Иоахим, а то сыновья мои старшие, Франк и Гюнтер.

Молодые люди поклонились, а старшему Волков протянул руку:

— Прошу вас, господа, принять по стакану вина с дороги, и прошу простить меня, что стол в лагере, дом, как видите, еще не готов.

— Ничего, мы к лагерям привыкшие, — сказал Иоахим, — вы, я вижу, добрых людей привели сюда во множестве. Кажется, они тут жить намереваются?

— Да, — отвечал кавалер, успокаивая гостей, — так в том никому притеснений не будет, они у меня землю просили, будут фермерствовать.

— Так то же прекрасно, — вдруг сказал Гренер, — то прекрасно, что люди ваши тут вами будут. Холопы мне сказал, что некий господин с добрыми людьми горную сволочь, воров рыбных, проводил с берега палками, так я тому рад несказанно. И холопы мои за вас молятся.

— Досаждают соседи? — спросил кавалер, усаживаясь за стол и предлагая господам садиться.

— Досаждают воры, — говорил Гренер, — изводят воровством. Рыбу так постоянно крадут с нашего берега. И отпору дать им не могу, из шести сыновей так только два у меня взрослых, а они, как приезжают, так лодок пять, и людей полторы дюжины. Попробуй прогнать.

— А графу говорили? — спросил Волков.

— Говорил. Так в том проку нет. Отвечает, что герцог велел с кантоном не ссориться. И все. Говорит воспрещать им, но без железа. А тут радость такая, я как услыхал про вас, так на заре к вам собрался.

— На заре? Так вы с утра в дороге? — спросил Волков, эти люди ему сразу понравились.

Это были простые люди, бедные воины, совсем не как барон фон Фезенклевер. Он повернулся к Ёгану и, кажется, впервые назвав его на «вы», сказал:

— Управляющий, распорядитесь, чтобы нам подали к вину что-нибудь. И готовили обед. Господа с дороги.

— Немедля распоряжусь, — от чести такой Ёган не знал, как и поклониться, бегом кинулся исполнять поручение.

Глава 29

Управляющий гостинцы Вацлав ее признал сразу. Попробовал бы не признать. Он предложил ей хорошие покои из двух комнат, и она согласилась. Говорил, что даст ей хорошую скидку, и просил всего шестьдесят крейцеров за день. Это со столом, но без фуража для лошадей.

Девушка сразу согласилась, чего ей беречь деньги — теперь у нее их было много. И она была уверена, что будет еще больше, будет столько, сколько ей потребуется. И первым делом просила себе на обед бараньи котлеты и вино. Затем, как кучер освободился, отправила его искать купальни. Как пообедала, так Игнатий уже вернулся, рассказав, что купальни тут прямо рядом есть и что дороги они. Такие ей и были нужны. Она прошлась по лавкам, купив себе всякого, что девам нужно. Все, что приказчики в лавках просили за товары, платила сразу, не торгуясь. И без ловкости своей, разумно полагая, что по мелочи такой ловкость свою пользовать не нужно.

В купальнях мылась долго, там среди других дам и их служанок она чувствовала себя прекрасно. Так как была она не хуже их. Ута натирала ее мылом и маслами несколько раз, терла жесткой тряпкой, мыла ей волосы.

Лежала она на горячих плитах, плескалась в бассейне с теплой водой. И пила вино, что приносили разносчики, слушала музыку, что доносилась из-за ширмы, за которой сидели музыканты.

Вышла из купальни она к вечеру уже чистая, легкая, в новом нижнем белье. Шла довольная, чуть пьяная и уставшая. Пришла, велела себе пирог принести и, едва дождавшись его и съев кусочек еле-еле, пошла спать, а то глаза слипались.

* * *

Встала поздно, валялась в пастели, листала книгу. Ута принесла ей молоко с медом. И так хорошо ей было в богатых покоях гостиницы, что хоть не выходи. Но лежать она не могла, не то чтобы не хотела еще валяться, просто не могла Агнес улежать, когда тут недалеко было то дело, за которым она приехала сюда. Ута ждала ее в другой комнате, она звала ее:

— Горшок ночной принеси, воду мыться, и одеваться подавай, платье из парчи, багровое, и шарф черный, и чулки черные, — повелел она. — И скажи, чтобы завтрак с пирогом, какой вчера был, приготовили.

* * *

Улица Мыловаров была так узка, что по ней повозка в одну лошадь едва проходила, а уж карете с четверкой коней нипочем по улице той не протиснуться.

Узнав об этом, карету Агнес брать не стала, но кучеру велела с ней идти. Так ей спокойнее было. А улица чиста была, стены домов чисты, и мостовая метена. На улице вывески, вывески и вывески.

Мыло и масла, и тут же парфюмеры товары в лавках предлагают.

Булавки и заколки, гребни и диадемы, столько всего интересного, но Агнес шла мимо, даже не глядя на прекрасные и нужные вещи.

Шла и глазами искала вывеску, на которой книга есть. В гостинице ей сказали, что по вывеске она узнает, где лавка Стефана Роэма.

И она нашла вывеску в виде книги. У дверей в лавку, на пороге, замерла, знала, что сила