талеров на покупки, но и думать не мог, что затраты перевалят за три. Как хорошо ему было, когда он покупал железо. Думал, что потратит меньше, чем запланировал. Плуги, бороны, гвозди — инструменты в Малене были очень дешевы, и не мудрено, когда тут были целые улиц кузниц и мастерских. Но как дело коснулось всего остального, так все переменилось. Цены на фураж и семена стали для них неприятным сюрпризом:

— Где же это видано, чтобы мешок гороха в три пуда стоил двадцать крейцеров! — возмущался Ёган, поднимая брови от удивления.

— Так то не горох, — меланхолично отвечал ему мужик, — то семена. Отборные!

— Отборные, — передразнил его Ёган, — красная цена гороха два крейцера пуд.

— Так и хорошо, добрый господин, давайте я у вас куплю по два крейцера, — говорил мужик невозмутимо, — где ваш горох семенной по два крейцера? Что ж, пудов пятьдесят возьму, не думая.

— Дурак, — злился Ёган и говорил Волкову: — пойдемте, господин, другой горох найдем.

— Так доброго пути вам, — пожелал мужик им вслед, зная, что другого семенного гороха им на этом базаре не найти.

И так было со всем остальным. И если семян нужно было относительно немного, вернее, стоили они относительно немного, то со скотом все плохо было.

На рынке, что был за городской стеной, на котором торговали скотом, их ждали совсем плохие цены. За корову так просили семьдесят крейцеров, да и то не за лучшую. Что ни бык, так пять талеров, хорошо, что он один нужен был.

А за коней так тридцать талеров, за кобыл совсем немногим меньше. А поверх того еще доски, тес, брус, с мебелью долго торговались, посуда и многое другое, что нужно человеку в хозяйстве. А еще собаки.

Ехал в город Волков невесел, а как подсчитал, сколько денег выложил, так и вовсе темен лицом стал. Пришлось поменять девять золотых монет, чтобы все расходы покрыть. Дважды к менялам ходил. Вот тебе, рыцарь, земля в кормление. Непонятно, кто кого кормит. Уже далеко за полдень выехали из города.

Кавалер глядел на караван из десятка возов, на коров и лошадей, на кровать и перины, что высились над телегами. Он глядел на своих тощих мужиков, что взволнованы были хозяйскими прихотями, на Ёгана, которому власть кружила голову, отчего он суеты и крика много разводил, кавалер опять думал о том, что лучше бы ему было в Ланн уехать, к Брунхильде, пока она там замуж не вышла еще. Там и жить, чтобы не видеть всего этого, забыть про все.

Но то были мысли глупые. Сожаление — чувство бабье, не пристало божьему рыцарю сожалеть. Грусть от себя он погнал.

Нет толку от грусти. Теперь разве повернешь время вспять. Все, деньги потрачены. И от мысли, что деньги потрачены и что кровать его большую с перинами теперь не вернуть, он вдруг злиться начал. Даже небо, кажется, посветлело. Так вдруг ему хорошо от злости стало, так уверено себя он почувствовал. Что попадись кто сейчас под руку, так живым бы не ушел. Решил он для себя, что вернет все деньги до последнего пфеннига. Выжмет до последней гнутой монеты из этих голодных мужиков, из дурака Ёгана, из солдат, что пришли к нему жить.

А тут как раз новая перина, что дурно привязана была к телеге, свалилась в пыль на ухабе. Так Волков аж обрадовался, догнал он мужичка, что телегой правил, и, чуть склонившись с коня, перетянул его плетью вдоль спины, спрашивая:

— Спишь, ленивый?

— Не заметил, господин, — почесывал спину мужик, тут же перину поднял, стал ее на место вязать, — простите, господин.

— Все слушайте, — заорал Волков так, что у проезжавшего рядом Бертье собаки перепугались и затявкали, — за добром следите, потратите — строго спрошу. Миловать не буду.

Ёган даже незаметно перекрестился — господина, видно, опять бесы одолевают.

— Сейчас к нему под руку не суйся. — сказал он одному из мужиков.

— Да уж видно, — испугано согласился тот. — Лютый.

А кавалер, от приступа злости отойдя, почувствовал себя лучше и даже вспомнил, что завтракал только на заре. И поехал к первой из телег, посмотреть там съестное.

* * *

— Тут, — сказал Бертье, указывая на подножье большого холма.

Волков огляделся — жуть. Заросло все орешником и боярышником, лопухами и чертополохом, место дикое, безлюдное. Лошади, правда, ведут себя тихо, скорее всего, волков не чувствуют, да четыре собаки, что вчера купил Бертье недорого, тоже не взволнованы. Просто рыщут по кустам вокруг.

— Место здесь, кажется, безлюдное, заросшее, — продолжал Бертье, — как раз для кабанов.

Кавалер поехал, заехал на холм, на самую верхушку. Там остановился, стал оглядывать окрестности. Смотрел и не узнавал места. Кажется, не ездили они тут с землемером.

— Мертвяк тут, внизу, — кричал ему Бертье снизу холма.

— Это, кажется, уже не моя земля, — в ответ крикнул ему Волков.

— Не ваша? А чья?

Надо было, конечно, старосту взять с собой, но у него с Ёганом и так дел было полно, они поехали пробовать новый плуг, потом собирались делить коров по дворам, в общем, заняты были.

— Да, кажется, это уже земля, — он вспоминал имя, — барона Деница… или как-то так.

Нужно было карту хотя бы взять. Но он ее позабыл.

Волков не спеша, чтобы не дай Бог не повредить ног коня, съехал с холма вниз, а там уже брат Ипполит и два солдата нашли останки человека. А Сыч уже начал высказывать свои мысли:

— Экселенц, не иначе, как волки его задрали, — говорил он, присев на корточки. — Ногу оторвали… О, и обе руки оторвали. Нету ни одной.

Кавалер не без труда слез с лошади, нога уже болела. Обычно ему Ёган помогал, а без него чуть не упал, ухватился за куст колючий, руку разодрал.

Бертье тоже с лошади слез, он оглядел кости и сказал:

— Да, месяца три им, не больше.

— Интересно, кто этот несчастный, — произнес монах.

— У вас есть молитва, которую читают над неизвестным? — спросил его Бертье.

— Есть, есть, — кивал тот.

— Надобно знать, кто его убил? — произнес кавалер, вытирая каплю крови с ладони.

— Так волки, экселенц, вон, на черепушке следы. Видно, что грызли, — говорил Сыч. — Рук с ногами нет, растащили.

— Я как-то оленя ранил, — сказал тут Бертье, — он убежал, я за ним до вечера по следу шел, а пришел, так увидал, что ему весь бок обглодали. А кто, думаете? Волков и медведей у нас в поместье не было.

Все смотрели на него с интересом, ожидая продолжения.

— Так это свиньи его пожрали, — сообщил ротмистр, довольный тем,