что Далоф не просто раб и не просто дворецкий и подобные приказы со стороны Мистресс Лилианы значили, что разговор сейчас пойдет серьезным.

— А сам как думаешь? — вопросом на вопрос ответила девушка.

— Все дело в этом артефакте? — поинтересовался начальник охраны, кивнув на так и лежащий на столе серп. — С ним что—то не так?

— Ты меня расстраиваешь, Юлиус, — с наигранной печалью в голосе ответила Мистресс Лилиана, — конечно с ним что—то не так. Ты же мне сам это сказал. Перед тобой лежит опровержение всего того, что нам годами рассказывали наши «пастыри духовные».

— Но, ведь это мелочь же, разве нет? Какая разница есть ли душа у этого артефакта?

— Юлиус, Юлиус, ты же служишь моей семье столько лет... А ладно, чего, от тебя, вояки и классика еще ждать. Из подобных мелочей и складывается репутация. Если они наврали в одном, то не может ли статься так, что наврали во всем остальном? А может никакой «Мировой Души» не существует? А может после смерти люди не объединяются с ней? Ты вообще представляешь что будет, если сервы, рабы и свободные начнут задавать ненужные вопросы клирикату?

— Будет много крови. — Коротко заметил начальник ее охраны.

— Именно. И что, ты думаешь пэриат и конклав останутся в стороне?

— Не останутся, — согласно кивнул он. Никто из представителей любой из палат никогда не упускал шанса поставить подножку одному из двух других своих заклятых друзей.

— Вот—вот, — согласно кивнула Мистресс Лилиана, — поэтому об этом, — она кивнула в сторону артефакта, — молчок. И проверь всех тех, кто мог слышать наш разговор.

— Далоф... — начал было Юлиус, однако его хозяйка его прервала:

— Он тоже проверит и доложит лично мне. Ведь так? — обратилась она в пустоту.

— Да, госпожа, — послышался невозмутимый голос дворецкого из—за двери.

— Еще что—нибудь интересное у моего гостя было? — поинтересовалась девушка у своего начальника охраны.

— Была небольшая котомка с разного рода хламом и едой.

— Что за хлам?

— Ничего особенного, — пожал он плечами, — разные травы, сушеные грибы, нечто вроде соли.

— И где эта котомка? — поинтересовалась девушка.

— Лежит в гостевых покоях. Я не нашел там ничего, что потенциально могло бы вас заинтересовать. Мне принести ее?

— Не нужно, — после некоторой паузы ответила она, — я сама на нее взгляну. Позже. Еще что—нибудь? Нет? Тогда можешь идти.

— Всего доброго, госпожа, — поднялся со стула Юлиус и так же, как до этого, Митри, поклонившись, вышел из комнаты. А Мистресс Лилиана еще долго сидела на своем месте, пила чай и рассматривала вещь, которой просто не могло существовать.

Глава 16

Тима, наверное, мог бы назвать эти несколько недель, прошедших с момента его первого прихода в сознание, лучшим, что случилось с ним после попадания. Он находился в уютной постели, сытно ел, за ним ухаживали и лечили. Даже боль, терзавшая его в первые дни, почти сошла на нет. Казалось — живи себе в свое удовольствие, выздоравливай, однако, как всегда, было несколько «но», тревоживших его.

Первым, естественно, было непонимание того где он находится и что с ним планируют делать. Да, пока с ним обращались довольно хорошо, но ведь именно, что «пока». Что этим людям может взбрести в голову в будущем — было неизвестно.

Вторым «но», терзавшим попаданца, были непонятки с его вещами, а в частности — с серпом. Тима лежал в кровати абсолютно голым, а значит, что вполне логично, все его вещи кто—то забрал. И он подозревал кто именно — слишком уж внимательно смотрел на него высокий, черноволосый мужик с шикарными баками, что периодически наведывался к нему и о чем—то разговаривал с женщиной—врачом, которая и ухаживала за попаданцем все это время. А то, что мужик непростой, было понятно не только по внушительному мечу, висевшему на его поясе, но и по цепкому, пронзительному взгляду, который Тима, частенько ловил на себе.

Попаданец, конечно, пытался выяснить, что стало с его вещами, однако тут встало третье «но» — языковой барьер. Единственное что он смог узнать, что женщину зовут Митри, а странного мужика — Юлиус.

И было бы все не так уж и плохо, и барьер был бы не барьер, если бы не очередное, на этот раз последнее, «но». «Лохматое чудовище», именно так, Тима прозвал своего нового учителя. Мастер Ильви был невысок, тощ и задирист. Легко выходил из себя и так же легко успокаивался. Каждый раз, когда попаданец смотрел в сторону своего нового наставника, у него создавалось впечатление, что перед ним находится старый, облезлый, пудель, каким—то чудным образом, научившийся ходить на задних лапах.

Во время их первой встречи, когда пожилой господин пытался разговорить попаданца, пользуясь, судя по отличающемуся произношению, разными языками, он показался Тиме безобидным и в меру добродушным дядечкой. Однако, впоследствии, когда начались их занятия — мнение попаданца о нем кардинально изменилось. Он даже начал немного побаиваться своего наставника, хотя кроме криков, никаких других актов агрессии с его стороны не было.

Да, вот так, нежданно—негаданно, Тима вновь оказался на школьной скамье. Или правильнее сказать: «кровати»? Как бы то ни было — как только попаданец пошел на поправку, мастер Ильви, в компании здоровенной, едва ли не больше него самого, книжищи, каждый день начал наведываться к нему в комнату и по несколько часов подряд насиловать ему мозг, пытаясь научить местному языку.

Справедливости ради, стоит заметить, что несмотря на мерзкий характер и карманный деспотизм «лохматого чудовища», тот оказался толковым специалистом и, при помощи только одного «Атласа Знаний» — книги с картинками и подписями, которую местные аристократы использовали для обучения своих детей письму, за несколько недель сумел подтянуть уровень знаний попаданца до приемлемого для общения уровня.

— Глупый дикарь! Правильно произносить «толееари», а не «толейори», неужели так сложно запомнить? — в очередной раз разорялся мастер Ильви, совершенно не обращая внимания на то, что за его спиной открылась дверь и внутрь прошла целая делегация, состоявшая из девушки и двух мужчин. И, если Юлиуса, Тима уже знал, то с пожилым мужчиной, что держался с настолько прямой спиной, что казалось, будто он проглотил швабру и девушкой, он знаком еще не был.

Попаданец внимательнее всмотрелся в их лица. И, если про мужчину, он не мог сказать ничего