Я лишь увидел, как дернулся затвор пистолета, а потом мне в грудь ударило кузнечным молотом. Во всяком случае, ощущение было именно такое. Странно, гетман вроде мне в лицо целился…

Меня отбросило на пару шагов назад. Я больно ударился спиной об автоклав, но боль в груди была гораздо сильнее. Невыносимая, раздирающая, запредельная… Но я все равно видел, как в мерзкой ухмылке растягивается рот гетмана, как из уголков этого рта медленно и тягуче вытекает багрово‑кровавая слюна… И как гетман мутнеющим, но торжествующим взглядом ловит мушку пистолета, чтобы на этот раз наверняка всадить мне между глаз вторую, последнюю пулю и в моей, и в его жизни.

Но у главаря группировки «Воля» ничего не вышло. Потому что из раскуроченного автоклава, рядом с которым он лежал, вдруг вылезло нечто. Человекоподобное, но в то же время весьма лишь условно похожее на человека. Все облепленное зеленоватой жижей, с нереально худыми конечностями, в которые были воткнуты многочисленные иглы капельниц, подающих в тело питательную смесь. Туловище лишь немногим толще моей руки, а вместо головы – слегка вытянутый шар с выпученными глазными яблоками, лишенными век. Заготовка для будущей военной биомашины, но уже жаждущая лишь одного – убивать.

От резкого рывка из конечностей «заготовки» вылетело большинство игл, а те, что не выскочили, вывернуло из вен что называется «с мясом». Во все стороны брызнула зеленовато‑розовая кровь, но «заготовку» это ничуть не смутило. Она довольно шустро выпрыгнула из своего гроба и рухнула на гетмана.

Выстрел из ПСС вместо того, чтобы разворотить мою голову, ушел в пол. Рикошетом взвизгнула пуля, и этот знакомый звук вернул меня в реальность – ибо до этого сложно было поверить, что происходящее не предсмертный глюк, а самая настоящая реальность.

«Заготовка» приникла своей жуткой башкой к окровавленной шее гетмана – видимо, запах крови и пробудил ее от медикаментозного сна. Тонкие, но сильные конечности оплели тело умирающего, как паук обхватывает беспомощную муху. Вытянутая голова твари ритмично задергалась – и прямо на глазах начала окрашиваться в темно‑вишневый цвет.

Не знаю, чем она глотала кровь умирающего, но процесс явно шел ей на пользу. Там, где по идее должны были быть уши, сразу же обозначились стремительно увеличивающиеся бугорки, а из кончиков пальцев, прорвав зеленоватую пленку, высунулись заостренные верхушки ногтей, больше похожих на когти. Которые тут же вонзились в плечи жертвы. А еще я увидел, как из головы «заготовки» вытянулись тонкие, гибкие щупальца. Штук шесть, а может и больше. Скользнув по лицу гетмана, они нырнули в его уши и ноздри. Раздвинув уголки губ, проникли в рот. Легко проколов глазные яблоки, нырнули в глазницы…

И тогда гетман закричал. Вернее, завыл. Тихо, но страшно, как кричит смертельно раненное животное, которому очень больно…

Так не должен кричать, умирая, сильный мужик. Неправильно это. Мужчина должен умирать достойно – даже если он этого и не достоин.

Я все еще сжимал «Бритву» в руке, и мне хватило сил толкнуть ее к гетману. Клинком вперед. И толкнуть точно.

Проехавшись по полу, скользкому от крови и слизи, натекшей из автоклава, кончик моего ножа коснулся большого пальца гетмана. И глава группировки «Воля» все понял правильно, накрыв клинок «Бритвы» ладонью и сжав его так, что из‑под пальцев брызнула кровь. При этом мизинец, рассеченный лезвием надвое, отделился и упал на пол. Но гетмана эта потеря нисколько не огорчила. Напротив, он рассмеялся. Хрипло, с бульканьем, но торжествующе. Ведь он нашел в себе силы умереть правильно, по‑мужски, унеся с собой жизнь своего врага.

Клинок моей «Бритвы», зажатый в окровавленной руке гетмана, озарился неземным бледно‑синим светом. Следом сияние цвета предрассветного неба мгновенно разлилось по всему телу главаря группировки «Воля», залив при этом и намертво вцепившуюся в него «заготовку». Та, осознав опасность, резко дернула башкой, разрывая щупальца, засевшие в голове гетмана…

Но было поздно.

«Бритва» уже захватила обоих, пропитала их тела своей энергией, как паук с внешним пищеварением пропитывает жертву своим желудочным соком. Я знал, что будет дальше, и привычно закрыл глаза. Ведь если я до сих пор еще не умер, то глаза могут мне еще пригодиться в дальнейшем.

Ярчайшая вспышка ударила по моим плотно сжатым векам. Все это уже было раньше. Дважды. С одним и тем же результатом. Поэтому я точно знал, что увижу, когда открою глаза.

И я не ошибся.

На том месте, где раненого гетмана добивала тварь из автоклава, сейчас застыли две полностью высушенные мумии, из которых мгновенно исчезла вся жидкость. «Бритва» выпивает без остатка тех, кто пытается забрать ее у меня. И мотай паракордом рукоять, не мотай, а от проклятия моего оружия не уйти. Так или иначе, но оно возьмет то, что принадлежит ему по праву. Ибо мой нож можно продать, или подарить. Или снять со случайно найденного мертвого тела. Тогда от него новому хозяину будет одно сплошное уважение и подспорье. А вот отнять никак нельзя. Потому как отомстит. Причем отомстит страшно.

Ведь обе мумии были еще живы. Я знал это совершенно точно, хотя они и не шевелились. И сейчас каждая клеточка их высушенных тел болела той запредельной болью, перед которой все муки ада покажутся ерундой, сравнимой с ожогом только что сгоревшей спичкой. Я помню это застывшее неподдельное страдание во взглядах Халка и псионика, и я точно знаю, насколько это больно – жить после того, как мой нож высосет жизнь из живого тела.

Впрочем, и гетман, и «заготовка» мучились недолго.

К композиции из двух мумий подошел сын главаря группировки «Воля». За спиной молодого парня камуфлированными тенями маячили вооруженные бойцы – по ходу, они единогласно признали наследственную преемственность власти. Что ж, возможно, на этот раз у «Воли» будет не самый худший гетман.

Парень постоял мгновение возле мумий, потом поднял пистолет и дважды выстрелил. Останки гетмана и «заготовки» дрогнули – и осыпались вниз плотными облаками желтоватой пыли. Потом Син – кажется так его звали – перевел на меня взгляд. Такой же тяжелый, как у отца.

Я усмехнулся, собрал остаток сил и поднялся на ноги. Не подобает сталкеру встречать смерть, валяясь на полу, словно тряпка. Я не сомневался, что сынок пристрелит меня за убийство папаши. И вовсе не из родственных чувств. Просто тот, кто однажды смог убить твоего отца, однажды может добраться и до тебя. Поэтому вполне логично потратить одну лишнюю пулю для того, чтобы избежать гипотетической серьезной проблемы в будущем.

Несколько секунд мы стояли, глядя друг другу в глаза, и никто не опустил взгляда. Наконец Син нарушил затянувшееся молчание. И сказал он совсем не то, что я ожидал услышать:

– Я видел, что отец выстрелил в тебя почти в упор. Но на тебе нет брони. Почему ты до сих пор жив?

– Хороший вопрос, – усмехнулся я. – Хотел бы я сам знать на него ответ.

Грудь болела нестерпимо, но на моем камуфляже почти не было свежей крови. Почти. Лишь совсем небольшое бурое пятно расплывалось вокруг отверстия от пули в районе левого нагрудного кармана. Того самого, куда я положил «фотошоп».