К тому же в эту эпоху изменилось наше отношение к состоянию здоровья, исцелению и причинам заболеваний. Между тем как раньше корень зла видели в расстройствах низшей чакры – плохая наследственности и микробы, – то теперь мы считаем, что причины заболеваний обусловлены пагубным воздействием психологического стресса. Исцеление начинается с устранения эмоциональных проблем. Вся новая медицинская парадигма выстраивается вокруг энергии сердца.

Этот парадигмальный сдвиг отражен в следующей истории. На одном из своих семинаров я познакомилась с терапевтом Перри. У него была громадная практика, сопряженная с высоким профессиональным и личным стрессом. Когда медицинские круги наводнила литература об альтернативных теориях и практиках, Перри что-то читал урывками, но назначал своим пациентам традиционное лечение, так как был недостаточно сведущ в альтернативных методах, чтобы их рекомендовать.

Через пять лет Перри решил посетить семинар по альтернативной терапии. Его впечатлила не только научная обоснованность представленного материала, но и разбор случаев из практики. Сразу же после возвращения на работу он обеспечил индивидуальный подход к каждому пациенту и начал интересоваться их личными проблемами во время регулярных осмотров. Перри читал книги о холистической медицине и посещал дополнительные лекции и семинары по теме, которая показалась ему наиболее увлекательной, – эмоциональная составляющая заболевания. Постепенно Перри разочаровывался в традиционной медицине. Ему хотелось обсудить свои идеи с коллегами, но они не разделяли его восторгов. Он пришел к такому моменту, когда уже не мог спокойно выписывать рецепты, но все еще не чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы давать какие-то другие рекомендации, когда видел, что пациент нуждается в другом лечении. В конце концов, отходя ко сну, он с ужасом ждал утра рабочего дня и решил оставить медицинскую практику.

Перри уже было пятьдесят два года. Готовясь принять нового пациента, он сидел у себя в кабинете, и в это время его разбил инсульт. Когда он приходил в себя, то попросил себе психотерапевта и духовника. Несколько месяцев он беседовал с ними, а потом ушел в бессрочный отпуск, который посвятил изучению альтернативной медицины. В итоге он открыл медицинский центр, в котором эмоциональные, психологические и духовные потребности пациентов могли учитываться наряду с физическими.

«У меня был очень тяжелый приступ, – сказал Перри. – Я всегда буду верить, что вернул себе здоровье, потому что узнал об этой терапии, и таким образом нашел себя. Раньше я даже представить себе не мог, что со мной случится приступ, пока у меня действительно не разболелось сердце. Что могло быть очевиднее? Ради собственного спасения я был вынужден лечить своих пациентов со всей заботой и компетентностью, в которой они нуждались. К тому же я изменил свое отношение к себе и уже не работал допоздна, как это делал раньше. Сейчас для меня важнее всего забота о себе. Моя жизнь изменилась в лучшую сторону, когда я заболел и уверовал, что нарушения в электрической активности сердца были гораздо серьезнее и закончились инсультом».

Питомцы культуры четвертой чакры, мы выучили современный язык интимности. Она надстраивается над языком душевных травм. До 1960-х участники светской беседы не позволяли себе выходить за рамки приличия и допускали весьма ограниченный набор тем. При первом знакомстве люди рассказывали о своем родном городе, о своей работе, о своих интересах. Мужчины и женщины не вдавались в подробности своих эротических фантазий и не углублялись в обсуждение собственных психологических или эмоциональных проблем. В то время наша культура стыдилась откровенных разговоров, и мы не располагали соответствующим лексиконом.

Впрочем, в эпоху четвертой чакры мы проявили неподдельный интерес к психотерапии, увлеклись новым языка интимности, который я называю травматологией. Теперь в своих разговорах мы любим признаваться и исповедоваться друг другу в собственных душевных травмах. Эти признания как цемент, связывающий наши отношения. И что интересно, мы так преуспели в этом занятии, что конвертировали свои душевные травмы в социальный капитал, обладая которым, чувствуем себя хозяевами положения и управляем людьми. Достаточно упомянуть лишь немногие истории, о которых рассказывают пациенты. Это сексуальные домогательства, инцест, наркотическая и алкогольная зависимость, насилие в семье. Но великое множество психотерапевтов, которые разбирают с пациентами эти истории, всего лишь продолжают уточнять травматологию – наш современный язык интимности. Из самых лучших побуждений эти психотерапевты организуют семинары, где, возможно, впервые в своей жизни участники могут почувствовать себя в безопасности и получить столь необходимое им объяснение причин несправедливостей, которые были особенно мучительными. Эффект душевных излияний отзывчивых и сострадательных участников семинара напоминает глоток холодной воды в жаркий, знойный день.

Несколько лет назад я сама убедилась, насколько распространена в обществе травматология, на примере с женщиной, которой я назначила встречу за деловым завтраком. Пока ее не было, я пила кофе в компании двух мужчин. Мэри вошла, и я познакомила ее с Уэйном и Томом. Вдруг к нам подошел человек и спросил Мэри, свободна ли она восьмого июня. Он добавил, что в этот день его ученики ждут особо важного гостя и поэтому им нужна девушка, которая могла бы сопровождать гостя в кампусе. Заметьте, что заданный Мэри вопрос – «Вы свободны восьмого июня?» – является закрытым.

Между тем, Мэри ответила: «Восьмого июня? Вы сказали: восьмого июня? Никак нет. В любой другой день, но только не восьмого июня. Мы – жертвы инцеста. Восьмого июня в полном составе мы собираемся на семинар и пока что ни разу не подвели друг друга. Мы считаем своим долгом поддерживать друг друга и выполним его, чтобы ни случилось. Только не в этот день. Советую вам поискать другую девушку. Я просто не могу нарушить своего обещания. Всем знакомы истории о нарушенных обещаниях. Мы поклялись, что никогда не будем относиться друг к другу так же равнодушно, как другие».

Спрашивающего мужчину звали Уэйн. Он сказал: «Ладно, у тебя все замечательно. Благодарю» – и ушел. Но у меня, Тома и Уэйна застыли слова в горле. У меня и Мэри был запланирован деловой завтрак в тот день, и когда мы остались одни, я спросила: «Мэри, я должна знать, почему ты дала Уэйну такой патетический ответ на его простой вопрос: будешь ли ты свободна восьмого июня? Я имею в виду, что в течение тех двенадцати секунд, которые ты провела в обществе Тома и Уэйна, тебе до зарезу хотелось обрадовать их новостью, что пережила инцест в детстве и до сих пор злишься. Тебе хотелось, чтобы об этом непременно узнали наши мужчины. Если тебя интересует мое мнение, то я нисколечко не сомневаюсь, что тебе хотелось, чтобы весь разговор за столом вращался вокруг твоей душещипательной истории, чтобы эти мужчины бережно к тебе относились, чтобы они посочувствовали тебе, тонкой и ранимой девочке. Уэйн спросил: „Свободна ли ты восьмого июня?“ Ты рассказала все как на духу, а должна была просто отказаться. Почему же ты во всеуслышание объявила себя жертвой инцеста?»

Мэри бросила на меня такой взгляд, словно я была предателем, и ответила: «Потому что я действительно жертва инцеста».