— Почему же не сможешь? — ухмыльнулся Иван. — Еще как сможешь! Давай прямо сейчас позвони, кому надо, и меня не станет, а ты его по-настоящему заменишь. Во всех отношениях.

— Ассенизаторам больше не наливать, — произнесла Дева, безразлично глядя в пространство. Это оказалось последней каплей.

— Да, я ассенизатор! — заорал Иван. — Вы все такие крутые, мать вашу, сливки общества, а я простой ассенизатор, пролетарий, дерьмо под вашими сапогами! Но из такого дерьма и складывается наша сила! Стоит вам один раз ошибиться — и все это дерьмо превратится в лед, и вы все на нем поскользнетесь и вся ваша долбаная революция кончится и наступит полный конец всему!

— Что ты несешь… — возмутился Рамирес, но Иван прервал его истеричным воплем:

— Заткнись! И вы все заткнитесь! Вы как слепые, смотрите по сторонам, но ни черта не видите. О чем мы все мечтали там, на Гефесте? Мир, дружба, счастье, единение, любовь, где все это? У меня работают мобилизованные, вы хоть знаете, что такое мобилизованные?

— Мой отец был мобилизован, — подала голос Галя.

— Был? Конечно, был! А он теперь где? Твой богатый кобель подарил ему уютный домик вроде этого, так ведь? А ты знаешь, в каких домах живут мобилизованные?

— Мой отец жил в двухкомнатном щитовом домике, в котором ютилось десять человек, — спокойно сказала Галя. — Там был один совмещенный санузел на обе комнаты и не было ни одного компьютера.

— А сколько компьютеров у него сейчас?

— Ни одного. Он мертв.

Иван так и застыл с открытым ртом.

— Мой отец был на той стройке под Нью-Майами, которую сожгли ящеры, продолжала Галя. — Ты зря так ругаешься, мы прекрасно знаем, как живут простые люди. Мы просто не устраиваем истерику по этому поводу.

— Помнишь, что мы говорили на Гефесте? — вклинился в разговор Рамирес. — Будет хорошо, если мы пожнем первые плоды революции лет через двадцать. А ты хочешь, чтобы всеобщее счастье наступило через три месяца. Так не бывает, Иван.

— Да, я знаю, так не бывает, — теперь Иван говорил спокойнее. — Но если все пойдет так, как идет сейчас, счастья не будет никогда. Посмотрите вокруг — все возвращается к тому, с чего начиналось. Вместо евро теперь кредиты, вместо корпораций — братство, вместо свиноголовых — особый отдел. Что изменилось, кроме слов? Вы говорили о терраформинге, даешь, типа, цветущий сад, ну и где он, ваш цветущий сад? Я знаю, что вы сейчас скажете, дескать, все будет потом, через год, через два, через три… Когда? Когда Деметра станет цветущим садом? Никогда! Вы уже готовы менять идеологию? Планета в опасности, мы должны сплотиться, защитить завоевания революции, даешь железную дисциплину… Тьфу! Помнишь, Джон, ты говорил, что весь Гефест — большой концлагерь? Так теперь вы делаете такой же концлагерь из Деметры! Зачем все это было нужно? Зачем мй свергли власть империи? Чтобы самим стать свиноголовыми?

— Знаешь, Джон, — задумчиво произнес Дзимбээ, — сдается мне, что мы кое-что упустили.

— Да, — согласился Рамирес, — я точно кое-что упустил. Если такие настроения распространились среди населения…

— То тебе надо срочно разрабатывать адекватные контрмеры, — закончил Дзимбээ.

8

Иван молча вышел из комнаты.

— Зря ты так, Дева, — сказал Дзимбээ. — Никогда не нужно унижать людей. Разве ты не заметила, как он стесняется своей работы?

— Ну и что мне теперь? — окрысилась Дева. — Молчать в тряпочку и слушать, как он нас оскорбляет?

— Понимаешь, — Дзимбээ печально улыбнулся, — по большому счету, он прав.

— Как это прав?

— Очень просто. У нас действительно серьезные проблемы. Мы недооценили наркомафию — раз. Мы недооценили ящеров — два. Мы не укладываемся в план индустриализации, у нас кончается энергия, мы еще пока не совсем в заднице, но дело быстро идет к тому. Еще две-три атаки, как на тот реактор под Нью-Майами, и мы утратим контроль над ситуацией. А тогда планета утонет в крови.

— У нас есть шанс?

— Пока есть. Иван правильно говорил — планета в опасности, надо затянуть пояса, мобилизовать все силы… Знаешь как мне противно все это говорить? Думаешь, мне приятно играть роль Мюллера? Но кто-то должен ее сыграть и я понимаю, что никто не сыграет ее лучше меня. Это страшная роль, я уже который день чувствую, как она высасывает из меня душу. Революцию не делают с чистыми руками, это понимают все, но кто из вас готов запачкать собственные руки? Эх…

— Слушай, Дзимбээ, может, тебе выступить в моей передаче? — спросил Рамирес.

— Нет, — покачал головой Дзимбээ, — начальник особого отдела не имеет права показывать слабость. Для всех я должен быть железным человеком, я могу раскрыться только перед друзьями, да и то не до конца. Зря я затеял этот разговор…

— Вовсе не зря, — возразила Ши Хо, до того тихо сидевшая в стороне и не принимавшая участия в споре с Иваном. — Теперь мы видим, что ты остался тем же самым Дзимбээ, которого мы знали. Честно говоря, я боялась, что твоя новая работа тебя испортит, что ты станешь таким же, как Сингх.

— Ну, если меня не испортила мафия… — улыбнулся Дзимбээ.

— Давайте за это выпьем, — предложил Рамирес. И они выпили.

Иван вышел из комнаты в растрепанных чувствах и побрел вниз по лестнице. В душе у него все кипело. Только что у него было четверо друзей, а теперь не осталось ни одного. Сам дурак!

Пить надо меньше. Надо меньше пить. Пить меньше надо. Иван давно уже знал, что амброзия действует на него подобно феназину — он растормаживается и начинает говорить все, что думает. И зачем он только начал пить амброзию? Постеснялся попросить водки и в результате показал себя круглым дураком.

Интересно, где он проведет эту ночь — в застенках особого отдела или все-таки у себя дома? Сжалится над ним всесильный господин Дуо или вежливо улыбнется, выйдет на кухню, достанет мобилу, да и позвонит кому надо? Если то, что рассказывают про молодчиков особого отдела — правда, то для Ивана все кончено. А если Дзимбээ все-таки остался прежним Дзимбээ, то сейчас он сидит в кругу друзей, склонив голову, и предается самобичеванию, на его лице написано тщательно отрепетированное душевное смятение, но в глубине души он совершенно спокоен. Он просчитывает ситуацию и думает, как разрешить ее наилучшим образом. Если Дзимбээ — прежний Дзимбээ, то Ивану ничего не грозит до тех пор, пока сегодняшний инцидент не забудется. А потом в один прекрасный день как-то само собой получится, что Иван не справился со своими обязанностями и у главного городского ассенизатора господина Акисицу не осталось иного выхода, кроме как отправить облажавшегося сотрудника на биржу труда, подыскать ему более подходящую работу. И зачем он только начал этот дурацкий разговор?!

Иван вышел на крыльцо и понял, что никуда не уедет по той простой причине, что его кредит не позволяет вызывать такси. Сюда его привез какой-то сотрудник телестудии по распоряжению Джона, а уехать он сможет только тогда, когда Джон или Дзимбээ отдаст соответствующее распоряжение. Значит, придется возвращаться и униженно просить вызвать машину. Или чапать пять с лишним километров в темноте по грязи. Служебный автомобиль тоже недоступен. В принципе, можно позвонить господину Акисицу и попросить воспользоваться «Хомяком», но Иван делал это совсем недавно, когда ехал убивать Сингха. Акисицу откажет и будет прав.