Хуже самого ранения только выздоровление после оного. Всё, зарекаюсь: больше никаких приёмов внутрь колющих или режущих предметов. Лучше умереть, чем лежать и тщетно набираться терпения на всё время, потребное для заживания прорезанных тканей. Пожалуй, я бы даже согласился на боль. Да, согласился бы: она успешно отвлекает от раздумий, заставляя сосредотачивать внимание на себе. И уж конечно, если бы мне требовалось тщательно выбирать позу для сна, я успел бы устать и забылся бы крепким и относительно здоровым сном. Так нет же! Печать, будь она трижды благословенна, получив задарма глоток Силы и урвав несколько лишних капель, рьяно принялась за дело, порученное ей с момента пробуждения в человеческом теле. Приступила к поправке моего здоровья, правда, своими методами, мягко говоря, бесцеремонными.

Началось всё с онемения места раны и прилегающих к нему тканей. Хорошо хоть, граница между всё ещё чувствительными и совершенно бесчувственными участками тела была расплывчатой, иначе все ощущения говорили бы о том, что в груди у меня — деревянная заплата. С одной стороны, оно и к лучшему: можно крутиться в постели, как душе угодно, не опасаясь приступов боли. С другой стороны, удовольствия не получаешь, каким бы боком ни повернулся — утверждение, доказанное попытками снова уснуть после неожиданного пробуждения посреди ночи. Закончилось дело тем, что я уныло уставился в потолок, лёжа на спине, и начал считать баранов. Начал, разумеется, с самого главного барана. С себя.

Правда, пока что результат оправдывал совершенные действия, несмотря на их глубочайшую нелепость с точки зрения здравомыслящего человека. Я жив? Жив. И состояние моего здоровья с каждым часом улучшается. Если Подворья отправили убийц вслед за уводившим меня патрулём, то должны были получить известие о нападении и предположительной гибели приговорённого. Надеюсь, так и было на самом деле: тогда у меня появляется запас времени. Но даже если забойщики задержались на месте убиения дольше, чем рассчитываю, и узнали, что я в силу тщательно спланированной случайности остаюсь среди живых, всё равно. Ранение на вид выглядело очень дурно, и любой лекарь при первом осмотре дал бы мне шансов выкарабкаться пяток из ста, не больше. Стало быть, Подворья должны чувствовать себя спокойно и уверенно. А как поступает уверенный человек? В первую очередь, не торопится. Ну, по крайней мере, я бы не торопился.

Хорошо, а что дальше? Рано или поздно рана затянется, следствие завершится, и мне придётся возвращаться домой. Домой... Аглис меня задери! Если убийцы назначат встречу на это время, лучше мне не добраться до мэнора, потому что как только шагну за ворота, под ударом окажутся все, кто живёт в Келлосе. Или я слишком плохо думаю о Подворьях? Говорят, «пастухи» строго придерживаются кодекса чести. Правда, своего, а не придворного или рыцарского, а значит... Ладно, оставим право на существование обоим вариантам. Благоприятному: охота за одним зверем. И неблагоприятному: травля всего выводка. Никогда не любил охоту, а теперь и подавно не смогу полюбить...

Если бы ещё так пить не хотелось! Длинноволосая сволочь вылила всю воду из кружки, а целитель не удосужился принести новую порцию питья, видимо, посчитав своё зелье достаточным и для лечения, и для утоления жажды. В горле совсем пересохло... Нет, пока не получу хоть несколько капель воды, покоя не обрету. Знать бы ещё, где в этом заведении можно найти воду.

Вставание с кровати заняло по меньшей мере две минуты: сначала я сел, помогая себе правой рукой, и несколько вдохов привыкал к вертикальному положению корпуса, что оказалось довольно трудным делом ввиду ограниченной чувствительности левой половины тела. Потом спустил ноги на пол (холодный и занозистый), пошарил ступнями в поисках шлёпанцев. Нашёл, заполз пальцами в валяную шерсть. Ногам стало гораздо уютнее. Выдохнул. Вдохнул. Опёрся рукой о край кровати (твёрдый, что замечательно для поддержки, но мало приятно для лежания). Встал. Подождал, пока голова перестанет кружиться, сделал шаг и...

Напоролся на что-то не слишком большое, облюбовавшее стоящий рядом стул. А вслед за шорохом и скрипом сдвинутого с места предмета мебели раздалось удивлённо-недовольное:

— Ты куда собрался?

— Э...

Щелчок пальцев. Вспыхнувший на уровне моей груди «светлячок» позволил в деталях рассмотреть лицо целителя. И детали свидетельствовали о двух вещах. Первое: Галчонок, в отличие от меня, счастливо спал, хоть и сидя на стуле. Второе: мои ночные поползновения мага явно не устраивали. Жаль, раньше его не заметил. Впрочем... Я и не старался разглядывать обстановку комнаты. По очень простой причине: хоть в ночном небе и висела близкая к самому круглому своему состоянию луна, из-за вычурности архитектурного чудовища, приютившего лазарет, в окно моей комнаты бледные лучи попадали под углом, задевая лишь кусок стены, противоположной той, у которой стояла кровать.

— Тебе нельзя вставать.

Ну да, нельзя. Помню.

— Видишь ли, мне очень хочется пить. Не подскажешь, где можно раздобыть глоток воды?

Галчонок потянулся, разминая плечи.

— На кухне, конечно. Только это в другом крыле, далековато для тебя.

— Предлагаешь до утра умирать от жажды?

— Нет, конечно.

Он задумался, поигрывая «светлячком», вставленным в браслет. Когда стало ясно, что ожидание грозит затянуться, пришлось делать ход самому:

— Я не вправе ни приказывать, ни просить, но, может быть, ты можешь оказать мне услугу и сходить за водой?

— Могу.

Ни малейшего движения. Ни тени попытки оторвать задницу от стула. Смотрю на целителя с надеждой, плавно переплавляющейся в недоумение:

— Есть трудности?

— Да.

Немногословен, и это хорошее качество, не спорю, но не сейчас.

— С ними можно справиться?

— Не знаю.

Хочет свести меня с ума? Что ж, парень на верном пути. Только я не расположен шагать с ним бок о бок:

— Зачем ты вообще здесь сидишь?

— Жду.

— Чего?!

— Не кричи!

— Какой крик? Я же шёпотом спросил. А кстати... — Осенило меня: — Почему мы оба шепчем?

— Потому. Ночь на дворе, все спят.

Он умолк, словно предлагая мне прислушаться к доказательствам своих слов, предоставленным самой природой. В наступившей тишине портьеры воздуха раздвигало только наше дыхание и... Прерывистое шуршание в коридоре, подозрительно похожее на шаги, но не стражника, скажем, совершающего обход, а человека, скрывающего своё присутствие.

Шурх. Тишина. Шурх. Тишина. Мы с целителем переглянулись, и он, осторожно поднимаясь со стула и направляясь к левой стороне двери, кивком предложил мне занять место справа от прохода. Свет погас. Я прижался к стене, невольно ловя себя на мысли: играем, как мальчишки. А ведь дело может оказаться серьёзным...

Короткий тихий скрип поворачивающейся на петлях двери. Тишина. Осторожное нажатие, пропускающее в комнату холодный воздух из коридора и чью-то фигуру. Но у меня не было никакой возможности рассмотреть пришлеца: мешала дверь, а Галчонок и не собирался тратить время на ерунду вроде предварительного наблюдения.