— Гадай про меня, — сказала Крошка упавшим голосом.

— О, плохое дело, — сокрушенно сказала Настя. — Туз пик тебе выпал, дорогая. Вот, смотри, не я говорю — карты говорят… Дай ручку, там посмотрю, может, есть спасение.

Крошка подала руку, Настя поцокала языком, поднесла ладонь к глазам, поглядела.

— Сходится все, дорогая-золотая. Богу молись, если умеешь.

— От чего я умру?

— Любовь тебя погубит. Слишком любишь своего короля, а он тебя нет.

— Где он сейчас? Знаешь?

— В казенном дворце — так карты говорят. Все карты ему служат… Не ходи к нему — плохо будет.

Крошка в предсказания не очень верила, но все-таки боялась.

— Хочешь, выведу отсюда? — предложила Настя.

— Да, да! — воскликнула Крошка.

Настя встала, взяла фонарь, двинулась вперед. Крошка пошла за ней, ощущая какую-то странную силу, которая заставляла ее верить этой цыганке.

Совсем скоро они подошли к лестнице, ведущей вверх, ко входу в Марфин подвал. Настя трижды постучала в дверь.

Марфа открыла дверь, встала на пороге, мрачная, строгая, с каменным, непроницаемым лицом.

— Пришли? — спросила она глухо. — Ну и добро, девушки. Обе вы нужны, для того и послала тебя, Настя.

— Грудь болит, — пожаловалась Настя, — молоко распирает. А дите вы забрали.

— Матери молоко отдашь. Коли противиться мне своей силой не будешь, освобожу тебя от скорби. Она грудь до срока засушила, а ты чужого младенца украла. Обеим бог за грехи воздал.

— Как отдать? — удивилась Настя, всплескивая руками. — Ты что, бабушка? Я что ей, свои сиськи приставлю?

— Не протився, тебе же легче будет, — настойчиво повторила Марфа. — Садись рядком с Надеждой. За руки возьмитесь, крест-накрест. Прочитайте «Отче наш» по три раза, но в один голос. А я покуда питье изготовлю…

Когда женщины закончили третье чтение молитвы, Марфа подала им кружки.

— Пейте!

Женщины с робостью взяли кружки в руки и поднесли к губам.

Уже через пять минут обе мирно посапывали, откинувшись к стене. Марфа встала перед ними и забормотала себе под нос что-то невнятное. Затем она прикоснулась одной рукой к груди Насти, а другой к груди Надежды, быстро поменяла руки местами, три раза плюнула через левое плечо, дунула обеим в лица и перекрестила.

— Аминь! — громко сказала Марфа, и обе очнулись.

— Присохло… — удивленно пробормотала Настя. — И не болит.

Надежда и говорить ничего не стала. Вместе с «аминем» проснулся Евгений и заорал. Однако, получив в свое распоряжение материнскую грудь, мирно засопел, сосредоточенно зачмокал, прижмурив маленькие глазенки, и полностью умиротворился.

Крошка глядела на Марфу со страхом: она впервые видела настоящую колдунью.

— Слушай, Марфа, — потеплев в лице, спросила цыганка, — как делаешь, а? Скажи, тыщу рублей дам! Честное слово, как бог свят!

— Добро люби, не молись злу-то. Ты свою силу в черной ночи берешь, а я — в белом дне, — наставляла Марфа. — Добро у Христа, а зло — у Антихриста. Крест-то не свяченый у тебя, и в церкви не бываешь, не постишься, оттого дух слабый в тебе и бесы тебя губят. Душа-то у тебя уж наполовину черная. Не ровен час, всю заберут. Молись, Настенька, молись. Добро завсегда зло осилит, если человек по-доброму живет. А науку я тебе не открою. Вот будешь добром жить, тогда погляжу.

Настя взяла Крошку под руку и сказала:

— Аллон, мадам!

— Меня слушай, — наставительно произнесла Марфа. — Я в сердце твоем буду. Куда сердце помнет — туда и иди. Поняла, девушка?

— Поняла, — кивнула Настя, взяла Крошку под руку и повела вниз, в подземелье.

Далеко унесла вода лодку, на дне которой лежал без памяти раненый Агап. Протащила меж быками большого Каменного моста, пронесла мимо стен Кремля, под обгорелыми балками Москворецкого и тянула дальше вниз, за Таганскую слободу.

Несколько пуль, посланных французами по уплывающему суденышку, не задев Агапа, провертели дыры в бортах. Когда лодку покачивало, москворецкая вода, холодная и грязноватая, заплескивала в них и постепенно накапливалась, погружая лодку все ниже. Скоро воды налилось столько, что она уже осела до нижних пробоин, и через них вода зажурчала тугими струйками. Но нет худа без добра, от холода очнулся Агап.

Очнувшись и с удивлением убедившись, что не помер вовсе, Сучков сел на скамейку. Агап распахнул армяк, глянул на располосованную пулей холстину, намокшую от воды и крови, и чуть не сомлел. Подавив подступившую тошноту, он задрал рубаху и осмотрел рану. Ни торчащих кишок, ни рваного мяса видно не было. Пуля вскользь рассекла кожу, будто удар кнута, и полетела дальше, не засев в теле.

Течение сносило лодку к левому берегу, туда, где виднелись какие-то странно знакомые Агапу стены и колокольни. Припомнил Агап, что видел он их совсем недавно, когда только подъезжал к Москве с подводами и другими гореловскими мужиками. Симонов монастырь! Кажись, Федот Хромой, который был у них за артельщика и в Москве аж два раза бывал, так эту обитель называл.

Вскорости лодка села на отмель, а Агап кое-как добрел в мокром армяке до берега. Зуб на зуб не попадал. Продравшись через прибрежные кусты и чуть поднявшись в горку, Агап, разбередив рану, со стоном сел на землю, вылил воду из сапог. Сил не было, колотила дрожь.

— Не лихоманка ли у тебя, сын мой? — услышал Агап откуда-то из-за спины. Голос был добрый, и не испугался его Сучков. Но обернулся и увидел седенького, сгорбленного старичка-монаха, постарше на вид, чем дедушка Клещ.

— Святый отче, — взмолился Агап, — пропадаю я. Французы бок прострелили, да в воде измок весь. Простыну, поди…

— А ты, я чаю, не московский… — произнес монах. — Идем-ка, пристрою тебя.

Через четверть часа Агап вошел вместе с монахом в келью.

— Звать меня отец Никодим, — сказал хозяин, — рукоположен в иеромонахи, а сейчас, почитай, уже за игумена бы справился. Братия-то ушла от супостата, некие даже, благословенные, в ополчение записались, расстригшись. Ну, разболокайся, мокрое скидай. Ha-ко вот полотенце, растирайся крепко. Бок осторожней, не задень. А я покуда травы добуду да перевяжу. Рана-то ерундовая, да нанесешь грязи, нарвет еще, спаси господь. А чтобы изнутри согреться, так испей этого. Настой от всех болезней. И под овчину сразу! Согрелся?

— Потеплей стало! — сказал Агап, приняв монастырской настойки с перцем.

— Ну, погоди тогда маленько, сейчас приду.

Монах вернулся довольно быстро и принялся за лечение. Агап покряхтел, когда отец Никодим обтер рану водкой, намазал какой-то мазью с травяным запахом, от которой бок защипало.