Неказистый паренек, гордо вскинув подбородок, сделал два шага вперед и слегка, без заискивания, поклонился собравшимся людям.

– Выпьем за здоровье моего гостя, царевича Дмитрия Ивановича! – вскинул кубок князь Вишневецкий.

– За здоровье царевича! – хором отозвались все остальные, даже те, кто находился далеко от столов и выпить не мог.

Адам Александрович осушил кубок, щелкнул пальцами – и музыка заиграла снова.

– Отчего же ты не танцуешь, Дмитрий Иванович? – вполне учтиво спросил гостя хозяин замка. – Неужели здесь нет ни одной приглянувшейся тебе панночки?

– К сожалению… – Кряжистый царевич прикусил губу.

– Да неужели?! – ошарашенно охнул властитель Приднестровья. – Тебя не учили танцам? Невероятно! Чем же занимался твой воспитатель? Искусство танца, умение играть в шары и карты, искусство обольщения – это первейшие знания, каковые необходимо постичь каждому знатному человеку! Но ничего. С завтрашнего дня я велю перевести тебя в замок и сам займусь твоим образованием. Найду лучших учителей танца и музыки, пришлю своих портных и… И да, у меня имеется чудесная книга монаха Туана Арбо «Орхезография». Она как раз посвящена мудрости просвещенных правителей! Там есть все о правилах этикета, о приглашениях на танец, искусстве делать комплименты. Ты обязательно должен ее изучить! А пока… Прошу прощения…

Князь Адам откланялся и поспешил к себе, дабы скинуть уже известный всем наряд, облачиться в другой и надеть маску. С делами было покончено – теперь можно и отдохнуть!

Паны и панночки пьянели и расслаблялись, вместо ригодонов и курант все чаще звучали вульгарные полонезы и вовсе похабные вольты – танец вконец распущенных людей, в котором мужчинам дозволялось хватать своих партнерш за талию, а дамам высоко подпрыгивать, так что юбки взлетали чуть ли не до бедер, открывая на всеобщее обозрение одетые в тугие чулки ножки. И потому хозяин замка спешил, дабы получить свою долю удовольствия от сумеречного наваждения из хмеля, веселья и вседозволенности, от шалостей великого Эроса, вовсю пускающего неприцельные стрелы в кружащую и гомонящую толпу…

16 июля 1602 года

Москва, Кремль, Великокняжеский дворец

Царь Борис Федорович выглядел нездорово. Бледное отечное лицо с мешками под глазами и свисающими щеками, бесцветные глаза, редкая седая борода, явно потерявшая большую часть волос. Да еще частый хриплый кашель – все это доказывало, что самозваный правитель всея Руси сильно нездоров. И даже наброшенная на плечи и запахнутая спереди мантия не могла скрыть изрядно раздавшегося тела. Годунов, похоже, отекал не только лицом.

– Оставьте меня наедине с Василием Ивановичем, – хрипло потребовал он, глядя в лицо князя Шуйского.

Бояре, кряхтя и постукивая посохами, покинули Думную палату. Дождавшись, когда за ними закроется дверь, Борис снял со столика рядом с троном белый бумажный свиток и протянул князю:

– Читай!

Василий Иванович развернул грамоту, пробежал ее глазами, пожал плечами:

– Да чушь полнейшая!

– Твоя работа? – грозно вопросил самозваный государь.

– В Польше объявился молодец, называющий себя чудом спасшимся царевичем Дмитрием Ивановичем? – Князь Шуйский презрительно поморщился. – Брехня! Царевич Дмитрий мертв! Убит еще десять лет назад, в Угличе.

– При дворах королевских Европы расходятся письма, в коих утверждается, что он цел и невредим и готов занять русский престол! И тому приводятся многие доказательства.

– Что тебе до мнения поганых схизматиков, Борис Федорович? – пожал плечами князь Шуйский. – Плюнуть и растереть.

– До дворов европейских мне дела нет! – повысил голос самозваный царь. – Но ведь кто-то по домам боярским и княжеским письма подметные рассылает с доказательствами прав Дмитрия Угличского на престол! И на письмах тех, князь Василий, твоя подпись!!!

Борис Федорович сгреб со столика сразу несколько свитков и швырнул в князя Шуйского:

– Что на сие скажешь, Василий Иванович?!

– Царевич Дмитрий мертв! – твердо ответил князь Шуйский.

– Уверен?! Почему же в грамотках твоих иное написано?!

– Я сам вел следствие! Оное дело государем Федором Ивановичем и Священным собором признано и утверждено!

– Твоя подпись стоит!!! – ткнул указательным пальцем в рассыпанные свитки Борис Годунов. – И печать Священного собора! Насквозь тебя вижу, Василий Иванович! Ты, по углам темным таясь, под меня, под сына моего копаешь, с царствия низвергнуть пытаешься!

– Хотел бы, давно скинул, Борис Федорович, – оскалился князь Шуйский. – Еще под Серпуховым повесил бы с холопами, и все дела! Мне для сего дела тайные сговоры ни к чему. Своей воли хватит!

Самозваный государь громко заскрипел зубами, глядя на знатного Рюриковича с неприкрытой ненавистью. Подумал, распрямился на троне, прижавшись к спинке:

– Ты один, Василий Иванович, в тайны следствия Угличского посвящен, твоя подпись на письмах подметных стоит. На тебя все признаки заговора супротив династии моей указывают. Коли ты, князь Шуйский, невиновен, то избавь меня от этого самозванца! – рявкнул Борис Годунов. – А до того часа жениться тебе, князь Шуйский Василий Иванович, воспрещаю!

Самозваный государь и первый по знатности человек православной Руси с минуту сверлили друг друга взглядом. Князь Шуйский остро жалел, что три года назад и вправду не повесил самозванца своею волей, не сговариваясь с прочими Рюриковичами. Борис Годунов радовался, что нашел для знатного соперника надежный поводок.

Василий Иванович вполне мог наплевать на приказы худородного правителя. Мог взбунтоваться и поднять против него толпу, мог тихо и мирно сказаться больным и жить своей жизнью, не обращая на царя внимания. Но вот князь Буйносов – Петр Иванович слуга преданный. Он воли Бориса Годунова не нарушит. Коли царь жениться запретил – своей дочери Шуйскому не отдаст.

Вспомнил о сем и князь Василий. И потому, скрипнув зубами, опустил глаза:

– Хорошо, Борис Федорович. Я с сей напастью разберусь.

* * *

Между тем в далеком Вишневце никто пока не догадывался, сколь великую головную боль они успели учинить русской столице. Князь Адам Александрович и царевич Дмитрий Иванович оценивали свои успехи более чем скромно. В этот самый день они вдвоем сидели в креслах на балконе замка, любовались текучими водами Горыни, склонившимися над рекой плакучими ивами и плещущейся в омуте прикормленной рыбой, попивали желтое токайское вино.

Убедившись в знатности русского гостя, властитель Приднестровья позволил ему многие вольности: сидеть в своем присутствии, есть за одним столом, смотреть в глаза и беседовать на равных, что сразу сблизило двух мужчин.

– Король Сигизмунд опять отказался допустить тебя на прием, – со вздохом признался князь Вишневецкий. – Наш правитель отчаянный трус! После разгрома, учиненного русскими королю Баторию и шведским войскам, он боится ссориться с царем Годуновым. Вместо того, чтобы железной рукой утвердить свою волю, король пытается сговориться с Москвой о вечном мире. Ныне переговоры идут успешно, и он опасается спугнуть удачу.