И вот, наконец, последний донос.

По крайней мере, для него было оставлено место, обозначенное вкладышем с датой и номером эпизода, но в папке ничего не было. Никакой записи о том, что же совершил Алберт Шанти. Инцидент был закодирован буквой «И», и это означало, что он имел отношение к Избранным. Проповедница покачала головой, не веря своим глазам. Кто-то запустил руку в документы «Велфэр». Она еще никогда не сталкивалась ни с чем подобным. И никогда о таком не слышала.

Должно быть, это все-таки ошибка. И не исключено, что она сама ее допустила. Она была рассеянна и могла обронить досье или переложить его в другое место. Мэри Симонсон еще раз перебрала все документы в коробке Алберта Шанти, а потом еще раз. Проверила, не склеились ли карточки. И чем больше она вглядывалась в документы, тем сильнее было у нее ощущение, что чего-то не хватает. Вторжение в архивы «Велфэр» было сродни самоубийству. Сущее безумие. Она отошла в сторону и попыталась сосредоточиться, взять себя в руки. Это казалось невозможным. Она наверняка ошиблась.

Последняя проверка не дала результата.

— Уиттекер!

Старик явился на удивление быстро, взметая на ходу клубы пыли, из-за которых даже не сразу ее заметил.

— Да, проповедник?

— Проверьте коробку с документами. Найдите мне донесение С: 127:42.

Она вручила ему коробку и, прислонившись к полке, наблюдала за тем, как его крючковатые пальцы перебирают карточки. И вдруг из-за внезапной боли в желудке Мэри Симонсон сжалась всем телом, согнувшись и прижимая руки к животу.

Уиттекер разочарованно мяукнул и снова принялся рьггься в коробке. Проповедница почувствовала слабость в ногах и дрожь в мышцах и начала оседать на пол.

— Его здесь нет, — объявил Уиттекер. — Но оно может бы…

Она смотрела на архивариуса, уже лежа на грязном полу, голова ее склонилась набок, и слюна капала на плечо. Мэри Симонсон хотелось пошевелиться, заговорить с ним, но тело не слушалось.

— Проповедник? Что случилось?

Уиттекер закрыл коробку и аккуратно поставил ее на полку. Мэри Симонсон заметила, как бережно он работает с документами, и ей стало стыдно за то, что она была так нелюбезна с ним. Только после того, как коробка заняла свое место на полке, Уиттекер опустился на колени возле проповедницы и попытался помочь ей приподняться. Он выглядел по-настоящему взволнованным. Но все его усилия передвинуть ее или посадить были тщетными. Мэри Симонсон не могла ни двигаться, ни говорить.

— Роулинз, — крикнул Уиттекер, — вызови помощь для проповедника! Позови доктора Феллоуза!

И только после этого тело старика вспомнило о своей аллергии. Он начал чихать.

Ричард Шанти проснулся в темноте задолго до рассвета. Было еще слишком рано для занятий по насыщению светом, но он чувствовал себя бодрым и возбужденным. Майя крепко спала рядом, отвернувшись, что давно уже вошло у нее в привычку. Он медленно поднялся и оделся, накинул длинное пальто и через заднюю дверь вышел на улицу. Ветер снова сменил направление. Теперь он не гнал тяжелые заводские запахи на город, а уносил их на пустошь, где некому было ими дышать. Шанти глубоко вздохнул, с благодарностью вбирая в себя чистый воздух. Что-то манило Ричарда Шанти. Это было ощущение, которое он с трудом смог бы описать, — как будто внутри все напряглось и появилась потребность двигаться. Ему больше не о чем было беспокоиться, не нужно было идти на работу, по крайней мере сегодня. В любой другой день он побежал бы, но сегодня бег можно было заменить ходьбой.

Дом остался позади, а Ричард Шанти шел, думая только о дочерях, которые спали, крепко обнявшись, на нижнем ярусе двухэтажной кровати. Поначалу он шел неспешно, и шаги его были осторожными. Но не потому, что он боялся оступиться и упасть в яму или заросли крапивы, ведь он знал этот маршрут очень хорошо. Дойдя до главной дороги, где обычно сворачивал налево, чтобы бежать на завод, он свернул вправо и направился к центру города.

Дорога была неровной, но он не обращал на это внимания и шел теперь уверенно. Вскоре показались дома добропорядочных горожан: большинство предпочитало селиться здесь, а не на границе с пустошью, как он. Дорога плавно перетекла в мостовую, правда, местами щербатую и просевшую.

А справа уже зарождался слабый свет. Это заставило Шанти ускорить шаг. Дома стояли уже плотнее друг к другу и были гораздо скромнее. Запахи жилья — нечистот, стряпни, горящего газа — становились все более отчетливыми. В этот предрассветный час все еще спали, кроме тех, кто страдал бессонницей, влюбленных и больных. Он был рад этому и надеялся миновать центр города прежде, чем горожане высыплют из своих домов навстречу трудовому дню.

Слева показались каменные столбы и черные чугунные ворота: парадный въезд в поместье Магнуса. Его обширные владения, окруженные стенами и охранными вышками, располагались очень близко к центру Эбирна. Там, где владения кончались, Шанти свернул налево и прошел мимо Главного собора — темного готического чудовища, застывшего в свете восходящего солнца. Возле собора сосредоточились многочисленные офисы «Велфэр», а чуть впереди, справа, начинались торговые ряды. Здесь были мясные лавки, аптеки, религиозные магазины и разнообразные ремесленные мастерские.

Он прошел мимо рядов, свернул направо, на Блэк-стрит, и оказался в районе самых убогих домов. Здесь жила городская беднота, которой едва удавалось наскрести несколько монет, чтобы раз в неделю купить кусок мяса. Если эти люди слушали Коллинза, то можно было надеяться, что многие проблемы города исчезнут.

Блэк-стрит оборвалась внезапно, как будто ее обрубили топором. Дальше не было ни дороги, ни мостовой, да и собственно построек тоже не осталось.

Шанти переступил эту невидимую границу, словно узник, вышедший из тюрьмы. Для большинства горожан вступление в Заброшенный квартал означало то, что жизнь в городе не удалась, и возврата отсюда уже не было. Шанти знал, что ему придется соблюсти осторожность и, во избежание слухов, возвратиться домой под покровом темноты. Шпионы Магнуса были повсюду, и никто не знал, когда проповедник «Велфэр» выскочит из-за угла и поинтересуется, чем вы занимаетесь.

Перешагивая через битые кирпичи и бетонные обломки, увертываясь от стальных прутьев, торчавших из развалин, Шанти улыбался. Он двигался легко, ведомый невидимой силой.

Он проходил мимо домов, многие из которых были лишь частично разрушены, и иногда ему казалось, что в них живут люди, хотя признаков жизни не наблюдалось. Шагая все дальше по кварталу, он замечал, как тают в лучах рассвета монолитные тени высотных зданий. К некоторым из них даже подойти было небезопасно из-за угрозы обрушения, но другие выглядели вполне крепкими. Впрочем, ни в одном доме не было окон, не говоря уже об электричестве или водопроводе. Да их никогда и не было. Ходили слухи, что Коллинз — проповедник Джон, как многие стали звать его, — жил в одной из таких высоток, но Шанти сомневался. Чтобы остаться в живых, Коллинз должен был постоянно перемещаться.