Так что из негативного, что со мной произошло за прошедший год, было только то, что меня наконец-то «попросили» из секции самбо. Но я особенно не страдал, потому что продержался там даже не один, а почти два года. К тому же последние несколько месяцев я откровенно филонил на соревнованиях, добравшись всего лишь до первого разряда. Потому, как выяснилось, что я совсем не двужильный. И времени, чтобы заниматься разом всем, мне совершенно точно не хватает. Так что пришлось выбирать – либо самбо, либо писательство. Ну я и выбрал… Тем более что за публикацию в «Пионерке» я в общей сложности, заработал почти пятьсот рублей. Четыреста восемьдесят три с копейками, если быть более точным. Они сейчас все лежали «на книжке» в сберкассе, которую открыл для меня дедуся. На срочном вкладе. Он отличался от обычного тем, что снять деньги с него до истечения определенного срока было нельзя. За это на лежащую на вкладе сумму начислялось ажно два процента годовых…

Зато отношения с Аленкой, которые все это время были для меня отдушиной и служили ярким подтверждением того, что я все делаю правильно, заметно испортились. Моя звездочка отчего-то начала меня отчаянно ревновать, вследствие чего мне приходилось прилагать огромные усилия, чтобы развеять ее подозрения. До сих пор мне это хоть и с некоторым трудом, но удавалось. И вот на тебе, такой взбрык…

Я вздохнул. Скорее всего ей снова кто-то что-то наговорил, после чего она хрен знает что себе напридумывала. Водилось за ней такое и в куда более зрелом возрасте. Отчего я временами в шутку называл ее «начальник паники»… Ладно, остынет – поговорим.

Встав с лавочки, я развернулся и двинулся в сторону квартиры дедуси с бабусей. Увлечь деда ушу пока не удалось, но зато удалось «подсадить» его на массаж. Я делал его ему через день сериями по десять сеансов с двадцатидневными перерывами, изо всех сил стараясь во время массажа «сгонять» энергию в ладони и пальцы. Пока получалось не то чтобы очень хорошо, но кое-какие сдвиги были… Если честно, я совсем не был уверен, что это как-то поможет, а не наоборот, усугубит и ускорит развитие болезни, но не делать ничего – было выше моих сил!

– Чего это ты какой хмурый?

Дед всегда был довольно проницательным, так что сразу заметил мое состояние.

– А-а-а, так…

– С Аленкой поссорился, что ли?

– Ну да, – уныло отозвался я, вбивая пальцы ему в позвоночник.

– Зря! За такую девочку держаться надо.

– Да я держусь. Сам не знаю, чего на нее нашло. Ничего даже сказать не успел, как получил: «Я думала, что мы… а ты…»

Дед задумался:

– Хм, раз ты не успел, значит, сказал кто-то еще. Подумай, кто и что мог сказать?

Я задумался, продолжая машинально работать руками…

– Не знаю. Много кто… подружки, приятельницы, может, кто-то из общих знакомых. Разве ж угадаешь?

– А она разве к словам всех ваших общих знакомых относится с полным доверием?

– Ну-у-у… не ко всем. Но ко многим. Да еще и умеет сама себя накручивать, – сердито фыркнул я, основываясь скорее даже не на сегодняшнем опыте, а на прошлом.

– И все равно – подумай. Кто что мог ей наговорить и как лучше на это отреагировать.

– В смысле?

– Смысл в том, что раз она сразу же поверила чьему-то навету, то стоит после выхода из этой ситуации серьезно поговорить с ней насчет того, чтобы подобного больше не случалось. Пусть решит для себя раз и навсегда – она верит тебе или кому-то другому. Если тебе – то ей надо научиться пропускать мимо ушей любую грязь, которую про тебя будут рассказывать другие люди. А если не получится… – Дед на несколько мгновений замолчал, после чего решительно закончил: – То реши, а нужна ли тебе жизнь с таким человеком? Потому что она может превратиться в один сплошной скандал. Ты парень видный, развитый, талантливый – писателем вон смог стать в таком возрасте. Про тебя многие и много чего еще будут говорить…

До дома я добрался уже в девятом часу. Открыл дверь своим ключом и быстро прошмыгнул в свою комнату. Я заимел ее весной, когда «Пионерка» начала публиковать мою повесть. Ну, то есть она у нас всегда была, но тогда она использовалась в качестве спальни родителей. А после того как моя первая повесть начала публиковаться в «Пионерской правде» и я засел за вторую, родители решили создать мне «условия для работы». И перебрались в большую комнату. А свою спальню отдали мне. Ну а взамен получили возможность лежа в кровати до упора смотреть телевизор. Он у нас был только в большой комнате и стоял как раз напротив раздвижной угловой софы. Они и раньше в этой комнате из-за этого частенько засиживались. Вернее, залеживались. Потому что, когда мы с сестренкой уходили спать в свою комнату, они тут же разбирали диван и, разлегшись на нем, пялились в телевизор. Чему сестренка, кстати, жутко завидовала. Я-то телик смотрел не особенно. Во-первых, потому что по сравнению с тем контентом, который телевизор выдавал в будущем, нынешние программы выглядели откровенно убого. Причем все – от новостей и до музыкальных передач и концертов. И, во-вторых, я сохранил к телевизору весьма распространенное в будущем чувство отвращения, перестав его смотреть практически совсем году в две тысячи десятом… Так что здесь я лишь временами соизволял что-то посмотреть: «Международную панораму», некоторые фильмы типа «Офицеров», «Собаки на сене» с Боярским и Тереховой или «Семнадцати мгновений весны». Ну а более-менее регулярно я смотрел только «В мире животных» и Клуб кинопутешествий с Сенкевичем. А больше, считай, и ничего…

Включив свет, я уселся на кровать и задумался над тем, что же могло произойти.

– Ром, привет! – в комнату влетела сестренка, с разбегу прыгнув на меня. Я подхватил ее в полете и мягко приземлил на колени.

– Ты чего не спишь?

– Тебя ждала!

– И мама тебе разрешила?

Сестренка сердито сморщилась. Ну да, вряд ли мама разрешила. Просто родители были напрочь увлечены каким-то очередным телесериалом. Похоже, «Вечным зовом»… Так что легкий топоток сестры вряд ли услышали.

– А пока тебя не было, к тебе Аленка приходила, – попыталась сестра купить себе «индульгенцию» в обмен на информацию.

– Вот как? – Я удивился. Хм, странно… она же знала, что я на секции.

– Они с мамой на кухне чай пили. А потом мама зачем-то сходила в твою комнату, после чего Аленка ушла. И, знаешь. – Сестренка нахмурила лобик. – Она даже плакала!

Я напрягся. Оп-па – похоже, корни моих текущих проблем во взаимоотношениях с моей любимой выросли из моего собственного дома.

– Ты точно видела?

– Не-а, – замотала Катюня головой. – Я слышала!

– Та-ак… вот что – беги давай в свою комнату и ложись спать. А то тебе от папы с мамой попадет. – Я чмокнул сестру в лобик и выпроводил ее из комнаты. Значит, мама зачем-то заходила ко мне. И после этого Аленке резко поплохело. Та-ак… надо найти то, за чем она заходила. Я мягко подскочил к столу и выдвинул ящик. Не то, не то, не… опа! А письмо Анаит лежит совсем не в той стопке, в которую я его клал. Оно – личное, а почему-то оказалось в деловой переписке! Я быстро выудил конверт и извлек из него письмо. Быстро пробежал глазами. Нет, я его уже читал, но тогда, когда оно пришло. То есть десять дней назад. За это время я даже ответить на него успел… Но тогда я его читал как просто письмо, а сейчас мне надо было понять, что именно в нем привело мою Аленку в такое состояние. Потому что, на мой взгляд, это было вполне себе обычное письмо девочки моего возраста к мальчику моего возраста. Безо всяких там страстей и намеков. Мы вообще с Анаит вполне подружились. Как выяснилось, у нее уже была тайная любовь, по которой она слегка сохла. Ну так, совсем по-девчачьи. Однако эта самая любовь активно не нравилась ни ее маме, ни бабушке. Так что у нас с ней образовался тайный комплот. Она делала вид, что… ну-у-у… короче увлеклась мной, отводя от себя подозрения, а я по-дружески старательно поддерживал эту иллюзию. Тем более что ничего особенно серьезного от меня в связи с этим не требовалось – писать письма, отвечать на ее плюс, по приезде в Москву приглашать ее на прогулки, которые она, кстати, по большей части проводила совсем не со мной…