– Я не уколола. Мне в нее точно впилосьчто-то...

– В правую?

– Ну да, а что?

– Да ничего. Так просто, – сказал Эдя,стараясь не смотреть на ее кисть.

Наконец Аня отложила карандаш и устало сталатереть лицо.

– У меня весь день болит голова. Иодновременно чудовищное беспокойство. Не сидится на месте. Хочется встать икуда-то идти. Сама не пойму, что такое, – пожаловалась она Эде.

– Ты очки не надевала? – спросил Эдя.

Аня посмотрела на него почти с ужасом.

– Сегодня нет, – ответила она тихо.

Эдя протянул руку и осторожно взял лист. Как ипредыдущие, он представлял собой переплетение случайных линий. Экспериментируя,Эдя то удалял лист от глаз, то приближал, то переворачивал страницу. Дажезаставил себя не моргать, чтобы вызвать слезу и сделать взгляд расплывчатым. Вхаосе линий смутно угадывалось что-то цельное. Вот только что?

– Дай очки! – приказал Эдя.

– Зачем?

– Дай!

Аня пошарила в сумке и протянула ему очешник.Эдя решительно взял очки. Надел их и сразу ощутил назойливое, бесцеремонноедавление артефакта. Мир стал дробиться. Распадаться на клубки энергий.Стремительных, быстрых, случайных. Они соприкасались, как тонкий дым измножества курительниц, сплетались на бесконечно краткий миг, тут жерасплетались и, сохранив свою целостность, уносились куда-то.

Эдя встал и, заставляя себя не отвлекаться,уставился на лист сквозь стекла очков. Смотрел он не так уж и долго, новнимательно. Изучив первый лист, он последовательно изучил и остальные три. Аняуслышала, как он удовлетворенно хмыкнул.

Затем Хаврон стащил с переносицы очки ипридвинул их вместе с листом к Ане.

– Посмотри!

– Зачем?

– Посмотри! – повторил Эдя.

Аня взяла очки и, не надевая, обреченноподнесла их к глазам.

– Три лица и дом с табличкой адреса?Да? – спросила она, поочередно взглянув на все три листа.

Эдя кивнул.

– Три лица и дом, – согласился он.

– Примерно такой же дом я видела вчера восне... Думаю, это он и был.

– А лица? – сразу спросил Эдя.

– Лиц я не видела. Только дом. Кроме дома, тамбыло еще что-то. Что-то главное, небольшое, красное... Я проснулась, но так ине смогла вспомнить.

* * *

Меф подпрыгивал на заднем сиденье «УАЗа», то идело стукаясь носом о плечо сидевшей у него на коленях Дафны. Несмотря на точто это было плечо любимой девушки, носу от этого легче не становилось. Мамайвел машину как камикадзе.

Склонившись так, что лицо почти касалосьлобового стекла, хан сосредоточенно крутил баранку. Его бритый затылок матовопоблескивал. Меф уже даже не оглядывался, когда они во что-нибудь врезались.Эссиорх, мчавшийся на мотоцикле вслед за «УАЗом», едва успевал изменятьвероятностный поток и предотвращать жертвы.

– Если это называется «ехать тихо, непривлекая внимания», то хотел бы я видеть, что в его представлении «ехатьгромко»! – сердито сказал Эссиорх.

– Успокойся, дорогой! Нас не вычислят. Янакладываю заклинания двойничества на все проезжающие машины. Даже нашегоТухломошу и того заглючило бы, – успокоила его Улита.

Мефу надоела тряска, и он сделал Мамаювнушение единственно понятным тому способом. Мамай неохотно внял. Машинапоехала спокойнее. Слева от Мефа сидели Ирка и Багров. Антигон, улюлюкая,подпрыгивал в багажнике. Ему одному сумасшедшая гонка доставляла удовольствие.Даже при том, что он имел хорошие шансы вылететь на шоссе. Однако уважающегосебя кикимора такими пустяками не напугаешь.

Не успел Меф расслабиться, что он больше неподскакивает, как Даф сделала неосторожное движение затылком и заехала ему внос.

– Ой! Это не я! – сказала Даф, хотяотрицать очевидное было нелепо. Дафна, разумеется, прекрасно это поняла изасмеялась.

– Ну вот! Уже и ты! – ворчливо сказалМеф, потирая нос.

– Что «уже и я»?

– Уже и ты врешь, как остальные.

– Кто врет? Я?

– Не оправдывайся! Все девушки врут. Светлыеони, темные или просто серые мышки – неважно. Патологически врут. По сто раз вдень. Взять ту же Нату – это вообще уникум. Позвони ей, когда она обедает, онаскажет, что голову моет. Сто раз ее спроси – сто раз соврет!.. Но Ната ладно!Другие не лучше!

Даф негодования Мефа не разделила.

– Тут надо еще разбираться, что, зачем,почему. Валить все в одну кучу – все равно, что выливать чай в суп. Какаяразница? Все равно живот один. Разобрался?

– Не очень.

– Объясняю. Ложь бывает трех видов: ложь воспасение, беспардонная ложь и ложь творческая. Ложь спасительная – это ещесравнительно простительный вид лжи. Например, девушке не хочется тащиться насвидание, ну просто не хочется и все, а ее достают. Отказать в лоб нельзя,человек обидится, вот девушка и выдает нечто вроде: «Ой, я бы с удовольствием!Но мне на один вечер книгу принесли! Она мне для курсовой нужна», или «Тызнаешь, а у сестры моей бабушки завтра день рождения. Я ей пирог делаю». Иплевать, что пирог уже три часа как готов, а книга – это так, отговорка.Понимаешь? – сказала Даф.

– Не-а, глупости она какие-то говорит.Книга... пирог... – непреклонно заявил Меф.

– Почему глупости? – удивилась Дафна.

Она заметила, что Ирка повернулась ивнимательно, изучающее, без всякой симпатии на нее смотрит. И Дафне захотелосьнамеренно казаться хуже, чем она есть.

– Ну раз она соврет, ну два, а потом пареньвсе равно поймет, что его динамят, – продолжал Мефодий. – Я бы наместе этой девушки сделал так. Если парень не нравится, надо честно сказать:«Милый, нам не по пути! При следующей попытке пригласить меня на свидание –отрежу нос!»

Даф расхохоталась и хохотала так долго, чтоДепресняк с тревогой посмотрел на нее и принялся умывать ухо. Он не любилгромких звуков, за исключением тех, что сам производил по ночам, призывая вгости кошек, находившихся от него, судя по силе мява, километрах в двенадцати.

– Чего ты хохочешь? – недовольно спросилМеф.

– Какое счастье, Буслаев, что ты не девушка!Это у тебя в голове все по полочкам. Девушка же часто и сама себя не знает.Нужен ей этот парень или не особо и нужен. Это только в кино все ясно, и топотому, что оно идет всего полтора часа, – Даф мягко коснулась руки Мефа.

На всякий случай, чтобы он не принял на свойсчет. Парни порой обижаются из-за такой ерунды, которую любая подруга принялабы не моргнув глазом.