Кусая губы, попятилась к двери, пока не наткнулась на кого-то, обернулась — сзади стояла совсем молоденькая девушка, темноволосая и очень красивая. Я поняла, кто она.

Последнее, что увидела перед тем, как выбежать в коридор — обреченный взгляд Никиты…

…Весь день провалялась на диване, бездумно глядя в потолок. Хотя нет, я думала. О том, что теперь делать. Не могла представить, как жить дальше. Мне не терпелось стереть всю свою жизнь, словно начертанные мелом каракули с доски. Одним махом.

— Долго еще будешь валяться? — мама показалась в дверном проёме. — Уже вечер на дворе. Ты собираешься ужинать?

«Уходи, мама, уходи. Я ничего не хочу».

— Ну не хочешь — не ешь, но ответить могла бы. Хотя бы из уважения. В конце концов, я старалась для тебя, продукты покупала.

Я повернулась на бок, упершись лицом в диванную подушку. Совсем не хотела ни видеть ее, ни разговаривать с ней.

Никита

Мы снова разговаривали о нас. Надия рыдала, умоляла меня не бросать ее, потом просто молча слушала и всхлипывала. Я рассказывал ей про свою жизнь, детство в Афганистане, как приехал сюда, познакомился с Олей и полюбил ее.

Сначала супруга затыкала уши, не желая ничего слушать, но потом сдалась.

— Это была она? — тихо спросила, кивая на дверь.

— Да. И я приехал сюда к ней. Я не могу без неё жить. Всегда любил только ее одну.

— Так же, как и я тебя.

— Только я тебя не выбирал, Надия. Нельзя заставить полюбить себя. Несмотря на навязанный брак, — да, я был безжалостен, но с Надией иначе не получается, она не желает ничего слышать, настойчиво навязывается, эгоистично затягивает в кисель ненужных отношений ни мне, ни ей самой, — я сделал все что мог для тебя. Мы разведемся, но тебя, если сама этого захочешь и воспользуешься возможностью, ждет хорошее будущее, а со временем — и новая любовь.

Она встала, лицо ее покраснело от слёз:

— Хорошо, Нияз, я уеду., — ответила решительно. — Сегодня же поменяю билет и вылечу первым рейсом. Ты рад?

Я рад. Очень.

— Спасибо, Надия.

* * *

Оля не пришла ни на следующий день, ни после. Сердце ныло от тоски. Не должен был отпускать её, но не мог удерживать возле себя. Это было бы нечестно. Мне хотелось выбраться отсюда как можно скорее, я больше не мог лежать здесь беспомощным бревном. Плевать на то, что в грудине еще чувствовалась боль, ныла челюсть, а голова словно чугунный котёл. Я должен быть совсем в другом месте.

Вошла Полина и, улыбнувшись, села на стул рядом.

— Привет, как самочувствие?

— Отлично.

— Ну уж прям так и отлично? — усмехнулась.

— На мне все заживает, как на собаке, — и, просительно сделав брови домиком, добавил: — Хотелось бы поскорее отсюда выбраться.

Врач вздохнула.

— Ну уж точно не сегодня и не завтра. Всё зависит от результатов томографии. У тебя, Никита, нешуточная травма. Последствия сотрясения мозга могут быть самыми непредсказуемыми. Кроме того, завтра с тобой хочет поговорить следователь из прокуратуры.

— Да они вчера уже ведь приходили. Я сказал все, что помню.

— По-видимому, у них возникли еще какие-то вопросы. Моя задача — выпустить тебя отсюда здоровым, и не думай, что даже выписавшись, сможешь скакать молодым горным козликом. Необходимо будет соблюдать постельный режим.

— Мне надо поскорее выбраться отсюда, — я схватил ее за руку. — Пожалуйста…

Она, шутя, хлопнула меня ладонью:

— Терпи, казак, атаманом будешь. Зато дня через три твое лицо будет выглядеть значительно лучше, не будет такого ядовито-зеленого цвета.

Полина ушла, оставив меня наедине с тоской. Больничная жизнь мне совершенно не нравилась, напоминала казарменную. Такая же дисциплина, отвратительная еда, отбой в девять часов — в палате гасили свет. К тому же я лежал в отдельной, не с кем было даже перекинуться словом.

Оля больше не приходила, и я знал — уже не придёт. Она сделала шаг навстречу, теперь я должен все исправить.

Артём

Тёща позвонила ему, как всегда, не вовремя. Артём только сделал заказ официанту, а пока собирался насладиться хорошим чешским пивом. Выбрал место у окна, чтобы не было скучно. Приятно смотреть на молоденьких телок, вырядившихся по весне в короткие юбки.

И поэтому высветившееся на дисплее имя матери жены вызвало глухое раздражение. Сначала хотел проигнорировать, но, подумав, все-таки решил ответить.

Голос Елены Викторовны был приглушенный, словно она не хотела быть услышанной кем-то рядом:

— Что еще? — недовольно буркнул Артём

— Тёма, что она говорит про клинику? Я не понимаю…

Он тоже не понял сразу. Кто — она?

— Слушайте, давайте поговорим позже? У меня обед, а из-за вас у меня случится несварение желудка.

— Нет, погоди. Это что же получается, ты решил клинику заполучить? Обставить меня?

— Не понимаю, о чём вы, дорогая тёщенька.

— Моя дочь сегодня получила документы, что развелась с тобой. И сказала, что своей клиникой займётся сама.

Официант в это время принес заказ, но Артём, отбросив салфетку и напугав своим ошалелым взглядом молодого человека, уже поднимался из-за стола.

Никита

Свобода!

Я замер на каменных ступеньках, запрокинул голову, любуясь ярким небом с перистыми облачками. Пахло весной, свежими листьями, только начавшими выворачиваться из почек. Легкий ветерок приятно нежил лицо.

Машина с водителем уже ожидала меня, но я не торопился. Хотел впитать в себя это дивное весеннее утро.

Через некоторое время, уже умостившись на кожаном сиденье, назвал свой адрес, но внезапно передумал — туда я всегда успею, сейчас мне нужно увидеть Лёльку.

Словно нарочно, по дороге попался цветочный магазин, и я выскочил, поморщился от боли в грудине — совсем забыл, что резкие движения мне противопоказанны. Выбрал самые красивые цветы. Это ей, моей любимой подружке, моей любимой женщине.