– Альдервейден, открывай!

Пригнувшись, под кустом, буявшим близ ограды, д'Анж прошептал:

– Ксавье.

****

Как только Буаробер и Альдервейден исчезли под потайным люком, Бакстон вскочил с постели и бросился за ними. Нащупав в темноте стальное кольцо крышки, захлопнувшейся над беглецами, он в отчаянии рванул его на себя.

– Заперто!

Злобно зашипел он.

****

В подвале дома аптекаря, подвергшегося нападению, который мы имели возможность обследовать ранее, вместе с господином Буаробером, как вы помните, находился ещё один пострадавший на дуэли, раненный дворянин, которого мэтр Альдервейден подобрал, после поединка с мушкетерами, на пустыре за Люксембургским дворцом.

Барон де Меранжак, так же как и прочие обитатели дома, был встревожен и потрясен ночным набегом. Он, как только услышал удары, сотрясшие стены и ознаменовавшие начало штурма, ринулся к низкой дверце, что вела на лестницу, к выходу. Безнадежность сжала сердце, когда он обнаружил, что дверь заперта. Шум подобный раскатам грома; шорох испуганных куи, метавшихся в дощатых застенках; облака, посыпавшейся из под изъеденных шашелем потолочных балок, пыли, что заволокла подвал, ввергли барона в панику. Миллионы мельчайших частиц повисло в воздухе, забивая глаза и затрудняя дыхание. Откашливаясь и бранясь, он бросился вглубь подземелья. Его зрачки, направляемые паническим страхом, шарили по сводчатым стенам. Меранжак лихорадочно искал выхода из сложившейся ситуации, до конца не понимая от чего, или кого пытается спастись. Наконец среди мрачных сводов затянутых полупрозрачной пыльной завесой он узрел деревянный короб, нависший над ямой колодца. Пошатываясь, на неверных ногах раненый устремился к прорубленному в потолке отверстию вентиляционной шахты. Взобравшись на дощатый щит закрывавший жерло колодца, его взгляд устремился вверх, в черную бездну сложенной из грубого камня трубы, затянутой шелковыми нитями паутины. Сердце стучало в такт ударам, доносившимся сверху; раскалывалась голова, а ноги, словно травяные, отказывались подчиняться. Неотвратимая опасность не давала возможности собраться с мыслями и трезво оценить ситуацию. Скорее от безысходности, чем от предприимчивости, Меранжак обратился к последней, весьма призрачной надежде найти избавление. И вдруг, будто в опровержение всех жизненных законов зияющих пессимизмом, его руки, шарившие в темном узком пространстве, нащупали стальную скобу, вбитую в стенку трубы, явно служившую ступенью. Судорожно вцепившись в изогнутый металлический прут, дворянин, из последних сил подтянулся. Заныла рана. Лишенная цепкости правая рука едва справлялась с возложенной на неё задачей; носки ботфортов, не щадя дорогой кожи, скребли по камням стены, стараясь отыскать и закрепиться на малейшей выпуклости. Карабкаясь, сопя и истекая потом, он преодолел несколько перекладин, нащупывая каждую из них в непроглядной тьме. Наконец, будто награду за несгибаемую волю и упорство, он почувствовал подошвами, твердь тонкой нижней ступени, что позволило тяжело дышавшему Меранжаку остановиться и взглянуть вверх. Еле различимый лучик мелькнул во мраке. Оцепеневшими, от холода леденящего железа, пальцами, барон схватился за следующую скобу, пробиваясь сквозь паучьи сети, к заветному источнику света. Преодолев последние пье, он поравнялся с крошечным оконцем, что соединяло шахту с внутренними помещениями и выходило в коридор, давая возможность, сквозь узорчатую кованую решетку, видеть и слышать происходящее внутри дома. Дворянин заглянул вовнутрь. От увиденного, он едва не сорвался вниз, до судорог в кистях сжав стальной прут, торчащий из каменной кладки.

Дело в том, что де Меранжак, впрочем, как и Бакстон, был уверен в том, что он единственный оставшийся в живых, из тех, кто противостоял, в тот кровавый день, великолепным мушкетерам. Ведь мэтр Альдервейден, по известным лишь одному ему причинам, не торопился развенчать столь ошибочное воззрение спасенных дуэлянтов. Таким образом, увидев в проеме оконца Бакстона, барон чуть было не лишился чувств.

Англичанин же, не подозревающий, что за ним наблюдают, выпустив из рук кольцо люка, испуганно замер, когда входная дверь, от ударов разлетелась как скорлупа гнилого ореха. В тесное пространство темного коридора, словно вода из открытого шлюза, хлынули озверевшие люди, сметая всё на своем пути. Высокий, крепкий мужчина, лет тридцати, обхватив горло Бакстона сильной рукой, отбросил его вглубь комнаты. Упав на спину, Полпенни застонал.

– Кто ты?

Как смертный приговор прозвучал из мрака зловещий голос незнакомца.

– Я английский дворянин, моё имя Чарльз Бакстон, мне пришлось претерпеть бедствия, а в этом доме…

– Где аптекарь?

Грубо прервал лепет Полпенни свирепый незнакомец.

– Его здесь нет, он сбежал, клянусь!

– Обыщите дом!

Приказал человек своим спутникам, затем вновь обратился к англичанину, вытащив из-за пояса пистолет.

– Нам нужен Альдервейден, и у вас нет даже минуты, что бы объяснить мне по какой причине я не должен вычеркнуть вас из списка живых.

Послышался звук хорошо знакомый Полпенни – звук взведенного курка. От характерного щелчка Бакстон вздрогнул, по спине у него пробежал холодок. Прямо сейчас, здесь, в этом гнусном нищенском жилище, где однажды ему было даровано чудесное исцеление, он почувствовал жуткое прикосновение смерти. Её колючие костяные перста небрежным касанием, потрепали его за горло, обдав пронизывающим смрадным дыханием, от чего Чарли, чуть не испустил дух. Черный силуэт человека, вышедшего из тьмы, и так внезапно и просто пообещавшего лишить его единственной и столь драгоценной жизни, возвышался над ним словно палач, и у Бакстона не было ни единой причины не верить сему посланнику преисподней. Он встал на колени, и, сложив руки на груди, словно перед алтарём, затараторил:

– Ваша милость не убивайте, я всё слышал! Они думали, что я сплю, а я не спал, я всё слышал! Молю вас, не убивайте.

Припав к ступням незнакомца, Полпенни зарыдал. Мужчина, неспешной поступью, в стуке шагов которой угадывалось раздумье, подошел к креслу, медленно опустившись в него. Взгляд его, укрытый от жертвы мраком, излучал удовольствие, которое испытывает избранный, получивший власть вершить – казнить и миловать. Он, заплечных дел мастер, который в руках держит отточенный ржавый серп провидения, вложенный демонами ада в его сильные ладони, для разрешения судеб смердов, порочащих гордое звание – «человек», поднялся на судейскую трибуну для принятия решения и вынесения приговора. Он здесь судья и палач, что, несомненно, тешило его, проливаясь ужасом на несчастную жертву.

– И, что же ты слышал?

Изо всех сил стараясь придать хрипам и рыкам, вылетавшим из пересохшего горла, внятности, с трудом сглатывая и заикаясь, Бакстон, рассказал от начала до конца всё, что смог подслушать, притворившись спящим; всё, что разобрал из разговора Альдервейдена с Буаробером. Он словно приговоренный к смерти, прикрученный цепями к дощатому эшафоту, возложив голову на пропитанную кровью плаху, вещал последнюю исповедь безжалостному аггелу1. Раздавленный и униженный, прежде всего собственным страхом, стоя на коленях перед черным силуэтом, восседавшим в кресле, будто на дьявольском троне, Полпенни не смел, сказать ни слова неправды, утаить даже самую незначительную деталь. Не различая ни черт лица, не мимики, не реакции на услышанное, ему казалось, что это Аббадон2, вынырнувший из бездны по его грешную душу. Чарли был зачарован, словно предстал перед самим Люцифером.