Она попыталась определить… Благодарность? Да! Благодарить провидение, судьбу принято, возводя очи горе. Она посмотрела на потолок – там висела люстра, потускневшая не то от пыли, не то от времени. Бабушкина люстра – фарфоровые рожки, расписанные синими наивными фиалками. И нитка паутины. Ирина, недолго думая, полезла на стул с тряпкой.

Что еще? Умиротворение? Да. Она слезла со стула, сунула тряпку в карман халата. Умиротворение, даже как будто бы опьянение! Еще – тепло, радость, ожидание! Любопытство – каким он будет? С серыми глазами или карими, как у нее, Ирины?

Еще – растерянность? Страх? Сожаление? Сожаление… Она вспомнила, как Сергей Иванович сидел на краю стола в ее кабинете и смотрел на нее… Любовался! Серые! У него серые глаза! И в зале они сидели рядом, и его локоть нечаянно касался ее локтя… Пьеса была смешная, какие-то городовые, мещане, барышни-курсистки, крестьяне… Сочный язык, сочный юмор, эксцентрика, глупость, любовь, ревность… В зале смеялись, и Ирине было приятно, что она знакома с автором. И не просто знакома, а… А хорошо знакома, и другой такой знакомой у него нет – иначе он не пригласил бы ее, Ирину, на премьеру. Впервые она подумала, что он одинок, и мысль эта заставила ее покраснеть. Когда упал занавес и актеры, держась за руки, вышли на поклон, на сцену выбежал культовый режиссер Виталий Вербицкий – в смокинге, с бабочкой и привычной косичкой, – и поднял руки, требуя тишины.

– У нас сегодня праздник, как вы знаете – премьера краеведческой пьесы нашего замечательного соотечественника, то есть земляка, журналиста «Нашей газеты», который присутствует в зале! – Он протянул руку в зал и произнес торжественно: – Это мой друг Сережа Брагин! Сережа, встань, покажись народу! Для Молодежного театра большая честь быть первым театром, поставившим Сережину пьесу. Состоялось! На наших глазах родился новый жанр – детективный водевиль. Я предлагаю поприветствовать нашего драматурга бурными аплодисментами! Ура!

Первые ряды обернулись, задние привстали на цыпочки. Аплодисменты, крики «Поздравляем!» и «Браво!». Журналист поднялся, шутливо раскланялся, приложив руки к груди…

А потом он отправился провожать ее домой – она не захотела остаться на прием. Стеснялась взглядов, считала, что не так поймут, что не имеет права…

Когда они подошли к ее дому, она пригласила его к себе. И тут же прикусила язык – возможно, его ждут… Кто-нибудь, где-нибудь.

Его никто нигде не ждал. Они выпили вина, и она, вместо того чтобы опьянеть, словно отрезвела, взглянула на них обоих со стороны и вспыхнула от неловкости – ненужно и недужно! И единственной мыслью, бившейся в ее глупой голове, была мысль о том, приходил ли сегодня вечером Гетман и что сказать ему завтра! Как оправдаться, что не сидела дома и не ждала? Она чувствовала себя предательницей.

А Сергей… Сережа рассказывал всякие смешные случаи из своей практики, о коллегах, героях репортажей, пытался рассмешить ее, а она в это время думала о Гетмане. Права Лидка! Беспросветная дура! Трижды дура! Пролетела с Гетманом, пролетела с журналистом, и неизвестно, что с ним… Может, умер! Отец ее ребенка, маленького Васи, сироты еще до рождения…

А потом он вдруг притянул ее к себе и поцеловал! И она, не забывая о Гетмане, ответила! Скажете, так не бывает? Еще как бывает! У него были сильные руки, пахло от него… Она вспомнила строчку из Шекспира: «А тело пахнет так, как пахнет тело, а не фиалки нежный лепесток…» Тело его пахло телом, и немного шерстяным пиджаком, и еще чуть-чуть чем-то пряным… Табаком?

Ирина вытащила из кармана тряпку, да так и застыла с тряпкой в одной руке, положив другую на живот; и вдруг заплакала. Маятник качнулся в другую сторону, и она, начисто забыв о Гетмане, оплакивала теперь совсем другого человека – журналиста Сергея Ивановича. Не хозяина жизни, не козырного, а обыкновенного, как все, в неновом твидовом пиджаке с замшевыми локтями и синей футболке, которому она нравилась. И который теперь лежит без сознания под капельницами, опутанный трубками… И неизвестно, что с ним будет в следующую минуту.

Она вдруг отбросила тряпку и побежала к шкафу. Достала свитер, брюки, принялась лихорадочно переодеваться. Только бы успеть! Сказать какие-то слова, подержать за руку… На прощание попросить прощения…

Когда она торопливо расчесывала щеткой волосы, готовая выскочить из дому, в дверь позвонили. Ирина вздрогнула и замерла. И мелькнула мысль, обдав жаром: «А вдруг!..»

Это была Лидка…

Но, боже мой, в каком виде! Растрепанная, с сияющими глазами, горячечным румянцем, в кое-как застегнутой блузке и распахнутом пальто. Пробежав мимо Ирины, она плюхнулась на диван, разбросав по спинке руки.

– Ну как ты, мать? – спросила хриплым голосом.

– Я хорошо. А ты? Что случилось?

– В каком смысле? У меня? Ничего! – Лидка улыбалась во весь рот. – А как ты? – повторила она. – В смысле – вообще!

Ирина присмотрелась. Лидка ответила ей несфокусированным взглядом.

– Ты… выпила?

– Я пьян от любви! – пропела Лидка. – Иришка, если бы ты только знала!

– А как же Кирюша? – спросила Ирина.

– А при чем тут Кирюша? – удивилась Лидка, улыбка сползла с ее лица. – Холодильник полный, борщ сварила, рубашки погладила… Какого рожна еще надо? Детей родила, в конце концов! Можно и для себя пожить!

– А если Кирюша узнает?

– Откуда? Я не скажу, ты, надеюсь, тоже! Ты знаешь, когда мы в последний раз спали? Двенадцатого июня, в день его рождения, да и то, это была моя инициатива, вроде как подарок любимому мужу. Хранить верность мужику, который спит с тобой два раза в год? – Лидка захохотала. – Да ему по фигу! Это ты у нас… Пенелопа! Даже не смешно! Тьфу!

– И кто же он? – Ирина не обиделась на Пенелопу, это было вполне невинно, от Лидки она и не такое слышала.

– Догадайся с трех раз! – брякнула Лидка.

– Я его знаю?

– Знаешь! Слушай, давай по кофейку, а? Или чего-нибудь для души, покрепче!

– Можно ликер, – пробормотала озадаченная Ирина. – И кофе.

– Между прочим, я нашла работу! Так что можешь меня поздравить, – похвасталась она уже на кухне, доставая из буфета чашки, сахар, банку с кофе.

Лидка уже полгода была безработной, люмпеном, по ее собственному выражению. В цеплянии ярлыков ей не было равных. Ее контору по изучению покупательского спроса, где она была чем-то вроде бухгалтера, курьера и главного менеджера, прикрыли, и с тех пор она «гуляла».

– Слышишь, говорю, работу нашла! – повторила она, разливая кофе. – Чего молчишь, как сосватанная?

– Где?

– В Молодежном театре, билетером! Теперь все билеты – наши!

– Это Вербицкий? – спросила Ирина, имея в виду не то нового друга Лидки, не то работодателя.

– Ну! Платят, правда, копейки, зато в центре культурной жизни. У нас премьера – «Тартюф» Мольера, в воскресенье. Могу устроить контрамарку!