— Похотливые твари! — прошипела Алина. Она уже перестала хихикать. — Пошли, сломаем им кайф.

Я согласился:

— Пошли…

Хилую раму можно было легко выбить ногой, но я решил для начала проверить дверь, и она оказалась незапертой. Незапертой! А чего же еще ожидать от ишаков, так и не осознавших, что они сейчас не в Анкаре, а в Санкт-Петербурге.

Мы не стали врываться эффектно и громко, как это любит делать спецназ. Мы не стали орать во все горло: «Всем лечь!», чтобы ввести в шок окружающих. Мы просто вошли. В своих черных масках. Алина с «Береттой», я с пневматическим «Вальтером». Протянул руку к магнитофону, и Офра Хаза заткнулась на полуслове. А девочка подавилась пирожным. А один из нерусских застонал и кончил. Он еще не заметил нас. Жизнь пока еще казалась ему медом.

— Вот так-то, родные мои. Всему когда-нибудь наступает конец. — Я подошел к журнальному столику, заставленному нехитрой закуской и несколькими бутылками пива. Там же быстро, словно на выставке, были аккуратно выложены четыре «инсулинки». Каждая с контролем.

— Фу-у-у… — Я брезгливо смахнул их на пол и громко хмыкнул: — Герычем шваркнулись? Перед такой-то оргией поискали бы джеффа. Повышает поте-е-енцию…

Я говорил в пустоту. Меня слушала только Алина. Остальным надо было еще прийти в себя. Малышка на пуфике приоткрыла маленький ротик, и внутри его я заметил недожеванные остатки пирожного. Троица на тахте окаменела. Они легко могли бы позировать Карлу Брюллову для «Последнего дня Помпеи».

— Вот так-то, родные мои! — Я повысил голос, чтобы до них, наконец, хоть что-то дошло. — Когда-нибудь все кончается… Быстро!!! Дети на лево, дяди на месте!

Я кивнул, и девчонка — та, которую только что пользовали турки, — поспешила шмыгнуть с тахты поближе к своей подружке. Та так и не прожевала пирожное.

Летняя ночь коротка, и дорога любая минута. Я поднял «Вальтер», направил его на одного из сторожей и нажал на спуск. Турок дернулся, взвизгнул, совсем как его овчарки. И тут же второй янычар взвыл и стремительно сиганул с тахты. Он пытался пробиться к дверям. Которые охраняла Алина. Алина-Алина, слишком злая на полового гиганта, любителя питерских малолеток.

Она не стала сбивать его с ног обычным приемом, Она легким ударом правой ноги по ребрам лишь остановила его, приблизилась и уже левой ногой хлестко влепила сторожу между ног. Точно поддела носком кроссовки мошонку, — все ее содержимое, уверен, немедленно превратилось в слякоть. Турок сипло вздохнул и замер. У меня потемнело в глазах. Если когда-нибудь я, не дай Бог, окажусь на его месте, то поспешу застрелиться. И я немедленно произвел «выстрел милосердия». Дротиком со снотворным прямо в бедро. Отличная амнезия!

— Ничего, в Стамбуле ему пришьют новые, — заявила удовлетворенная Алина, направляя свою быстро впадающую в беспамятство жертву к тахте. — Не будет блудить. А что с этими мокрощелками? Укладывай спать и их.

Я боялся. Они недавно принимали наркотики. Турки тоже, но они огроменные мужики. А девчонки? Если я добавлю снотворного, не окажется ли это для них передозом?

— По сколько ставились? — Я уперся в них строгим взглядом.

Одна из красавиц — та, что уже успела прожевать пирожное, — всхлипнула.

— На двоих… полташечный чек. Чтоб раскумариться.

— Ври-и-и…

— Отвечаю! — Все еще продолжая сидеть на пуфике, она подалась всем телом вперед и демонстративно раздвинула пальцами веки. — Смотрите! А зраки?

— А бекарбон? — отрезал я и повернулся к Алине. — Делать нечего. Сторожи этих дур. А мне пора. Если зазвонит телефон, — я кивнул в сторону стоявшего под тахтой аппарата, — не отвечай. Но сразу сообщи мне.

— Хорошо. С Богом, — пожелала она и, изловив меня около двери, крепко поцеловала в губы. Через прорези для рта целоваться в черных масках было, конечно, не слишком удобно.

* * *

Путешествие вверх по крутой металлической лестнице на уровень пятнадцатого этажа заняло у меня уйму времени. И отняло уйму сил. Плюс ко всем этим удовольствиям мне пришлось взламывать замок, на который оказалась заперта дверца, ведущая в недра крана. «Уж не погорячился ли я в своих временных расчетах, — сомневался я, ступая ватными от усталости ногами на удобный, покрытый рифленым железом мостик с перилами, проложенный поверх стрелы крана. — Нет, не погорячился. Просто все надо делать быстрее. Сжать зубы, включить всю свою волю и вес делать быстрее. Ну же! Форсаж!»

Я легкой рысью достиг конца стрелы крана, скинул с плеч небольшой рюкзачок, но прежде, чем заниматься «Саксоном», дал себе пару минут на отдых. Под мелким мерзопакостным дождиком. Радуясь, что не только внизу, но и на высоте царит полное безветрие.

— Красавица, как ты там? — Я наклонился к уоки-токи, и Алина откликнулась сразу же:

— Well. Слушаем «Файв».

— Не болтай много с этими шлюшками.

— Не собираюсь. У тебя?..

— Хорошо. Никто не звонил?

— Нет. Отбой?

— Отбой, милая девочка.

Я улыбнулся и достал из рюкзачка детали арбалета.

Над его сборкой я тренировался накануне не менее часа, и достиг результата в две с половиной минуты. Но это в тепличных условиях, без дождя, без мандража, при дневном освещении. На стреле крана меня достигали лишь жалкие отблески от дежурного фонаря, болтавшегося у меня под ногами. И здесь я не мог позволить себе избавиться от тонких перчаток. И продолжал дергаться из-за того, что выбиваюсь из графика. Проклятый моток веревки никак не хотел нормально размещаться на ложе, где его должны были разжать специальные щечки. Я панически боялся запутать его. Запасного у меня не было. Руки тряслись, едкий пот заливал глаза. Не получается! О, дьявол, не получается! Если все так пойдет и дальше, то Эрлен доживет до старости. Я закрыл глаза, затаил дыхание и заставил себя расслабиться. Не торопясь, досчитал до двадцати, вспоминая то, как сегодня, вернее, уже вчера, мы с Алиной занимались любовью. А на счете «двадцать один» начал новую, должно быть, сотую попытку разобраться с непослушным «Саксоиом». И уже через четыре минуты он был на боевом взводе, — сложенный в стрелу якорь жадно нацелился на соседнюю крышу.

— Есть… — выдохнул я, прицелился и спустил тетиву. Словно у контрабаса загудела струна! Арбалет дернулся у меня в руках, и стрела разрезала неполноценную петербургскую ночь. Я скорее почувствовал, чем увидел, как она опустилась на крышу соседнего дома. Теперь главное, чтобы раскрылся якорь. Главное, чтобы он за что-нибудь зацепился. Или на вторую попытку уйдет целая прорва времени. Вернее, второй попытки просто не будет. Я провалю операцию.

«Эй, Удача! Где ты там, милая?»

«Здесь, нахалюга. Здесь я, здесь. Рядышком. Ну, чего рассусоливаешь? Давай тяни! Быстренько!» Я начал выбирать на себя веревку. И якорь раскрылся! И намертво вцепился во что-то на крыше!

— Есть!