— На площадке у квартиры Андерсен.

— Буду через минуту.

Рингмар встретил его на лестнице.

— Ребята Бейера говорят, что в квартире кто-то недавно побывал.

— И что это значит? Когда — недавно?

— По-видимому, в эти последние недели. Уже после ее гибели.

— А откуда они это знают?

Рингмар пожал плечами.

— Волшебники… Что-то там про характер запыления. Подожди, расскажут подробнее. И еще. Кто-то ворошил вещи, а потом постарался уложить их на прежнее место.

— Что-то уж очень неуклюже.

— Да… похоже на ложный след. Или… Женщина… то есть Хелена, по всей видимости, держала свои вещи в порядке.

— Может, кто-то рылся в ее вещах и плевать хотел, заметят это или нет?

— Очевидно, не плевать.

— А ты поговорил со старушкой?

— Да… Она очень переживает. Спрашивала, кстати, о тебе.

— Расскажи коротко, и я пойду с ней побеседую.

— Она в основном беспокоится об этой рыженькой девочке… Йенни. По ее словам, ни о чем больше и думать не может.

— О себе могу сказать то же самое. Естественно… маме уже не поможешь.

— Представляешь, что начнется, когда эта история выплывет наружу?

— Постараемся, чтобы не выплыла.

— Как это?

— Через несколько дней кто-то, возможно, придет в почтовую контору в Мольнлюке, чтобы заплатить очередной взнос. А мы будем на месте.

— О Боже…

— Если мы сейчас вылезем с общегосударственным розыском и начнем хвалиться, что сумели идентифицировать труп — все. Такой возможности не будет.

— Не знаю, что и сказать, — пожал плечами Рингмар.

— Я понимаю, что это не по протоколу и это безумие… но вполне реальное безумие.

— Да… пожалуй. Значит, будем темнить до последнего?

— Почему же темнить? Мы не темним, а продолжаем работать. У нас, как ты понимаешь, появились новые следственные материалы.

— Удастся ли… — с сомнением произнес Рингмар. — Меня удивит, если еще не подъехала команда с ТВ или кто-то из журналистов.

Они прокрутили все возможные базы данных, и свои и центральные, — имя было теперь известно. Хелена Андерсен. Начинался новый оборот следствия — теперь на других, более понятных условиях.

«Через несколько дней мы объявим ее имя и опубликуем снимок, где она еще жива. С девочкой. Есть и фотография девочки. Если это не принесет результата, значит, мы имеем дело с самыми одинокими людьми на планете. Они жили, существовали… и ничего, кроме имен, никому не известно. Но все равно — где-то они получали средства на жизнь. На работе? Или социальную помощь… Что-то должно проясниться.

У нее был телефон — на тумбочке, рядом с фотографией. Значит, можно получить список разговоров — входящих и исходящих. Раз у нее был телефон, следовательно, она с кем-то разговаривала».

Винтер позвонил в Почтовый банк. Оказывается, у них есть специальное отделение, занимающееся «полицейскими делами». Ответил мужчина. Винтер представился и объяснил, в чем дело.

— Безнадега, — небрежно произнес тот.

— Простите?

— Извещения уничтожаются через две недели. Вы же сказали, что квартплата внесена больше трех недель назад?

— Сказал.

— Безнадега. Мы уничто…

— Что значит — уничтожаем?

— Вам не известно, что означает слово «уничтожать»? — В голосе собеседника явно прозвучали издевательские нотки. — Бумаги прекращают свое существование и отправляются в мир иной.

— Ну вот что, — разозлился Винтер. — Ваш чиновничий гонор можете сунуть себе в задницу. Мы расследуем убийство, и если вы толково и подробно не ответите на мои вопросы, будьте уверены — я найду способ заставить вас это сделать. Итак: как уничтожаются ордера?

— Их режут на полоски в шредерах, — изменил тон чиновник.

— Через две недели после получения?

— Иногда через несколько дней. Зависит от нашей нагрузки.

— И что за смысл тогда вообще их собирать?

— Сам удивляюсь. У нас просто нет места для этой макулатуры.

— Значит, все же есть надежда, что какой-то ордер остался неуничтоженным?

— Три недели? Вряд ли. Если не попал куда-то в самый низ или у нас людей не хватало…

Он замолчал, как будто ему пришла в голову какая-то мысль. В трубке слышался шум, похожий на шорох ветра, гуляющего на просторах между Стокгольмом и Гетеборгом. Уже начались первые осенние штормы…

— Последнюю неделю у нас было очень мало людей… так что, может быть… Ну-ка, скажите еще раз — когда и где внесены деньги? Я знаю, что в Гетеборге, но в какой конторе? Пишу… номер счета… сумма… номер квартиры.

Винтер понял, что поначалу чиновник вообще его не слушал, и прилежно повторил цифры. Интересно, сколько важных дел идет псу под хвост только потому, что люди не хотят друг друга слушать? Или не решаются настаивать, чтобы их выслушали…

— Трубку не вешаем, — неожиданно сказал чиновник и замолчал. Он напомнил Винтеру стокгольмских джазистов, приезжавших недавно в «Нефертити». Ребята играли куда лучше, чем разговаривали… «Трубку не вешаем…»

В трубке что-то загремело.

— Можете еще подождать?.. Здесь кое-что есть.

— В каком смысле?

— Как я сказал… народу было мало. Говорят, в архиве много чего осталось.

— Жду.

Значит, архив у них все-таки есть… Или как называть хранилище, где документы только и ждут, чтобы их разрезали на полоски. Бумажный морг? Может быть, рационализация производства на этот раз пойдет на пользу… Наверняка кого-то даже и увольняли, если он не успевал резать бумагу на полоски в предписанном темпе. А может, в Стокгольме волна первого осеннего гриппа. Тоже иногда неплохо.

— Вот она! — крикнул чиновник ему в ухо.

— Нашли?

— Нашел! Сам удивляюсь!

Значит, не такая уж безнадега, подумал Винтер.

— Положите этот ордер в конверт и заприте в шкаф.

— Хорошо.

Винтер посмотрел на часы.

— В течение двух часов… вы будете на месте?

— Да.

— За конвертом подъедет наш человек. Он спросит вас. — Винтер посмотрел на записанные в блокноте фамилию и имя сотрудника банка. — И потребуйте, чтобы он предъявил удостоверение.

— Хорошо.

— Спасибо за помощь. И прошу прощения за грубость.

Он нажал на рычаг, дождался сигнала и снова набрал стокгольмский номер — на этот раз отдела безопасности Почтового банка. Его попросили перезвонить через полчаса. Он представился и попросил позвонить ему как можно быстрее.