В историях о близнецах обычно один хороший, а другой плохой. На нас с Джером тоже достаточно рано наклеили ярлыки. Я считалась послушным ребенком, а он – тем, который не может быть чистеньким и аккуратненьким, когда пора идти в воскресную школу. Более того, который вообще не может ходить в воскресную школу. Жутковатая леди, заправлявшая ей, чаще выгоняла его в коридор, чем позволяла сидеть в зале. Я прилежно склонялась над раскраской, затушевывая корзинку с малюткой Моисеем или ослика, на котором ехала Мария, и чувствовала тугой узел в животе, оттого что у Джера опять проблемы и ему снова влетит от Пат, когда мы придем домой. Но еще хуже было чувство разочарования в самой себе. Будь я посмелее, меня выставили бы в коридор вместе с Джером, и мы бы прекрасно повеселились. Но нет, я пыталась раскрашивать никуда не годными сломанными карандашами. Мне не хотелось стараться для ужасной учительницы, но я боялась этого не сделать и ненавидела себя за трусость и мягкотелость.

Это Джер, а не я, ничего не желал делать в начальной школе, потому что не видел смысла переписывать слова, чтобы улучшить почерк, и учить фонетику, когда он с трех лет умел читать. К тому времени как мы перешли в средние классы, он окончательно взбунтовался и почти перестал появляться на уроках. Я же старалась еще лучше, как бы за нас двоих. Не помню, чтобы он хоть раз ставил это мне в укор, хотя наши успехи, безусловно, сравнивали.

Когда меня начали донимать старшеклассники, Джер стиснул зубы. Я сказала ему – не волнуйся, я сама с ними справлюсь. Если совсем честно, особой травли я не ожидала. Я была девочкой. Я ни на миг не верила всерьез, что со мной могут сделать что-то нехорошее. Скандалы обычно бывали двух разновидностей: девочки говорили друг другу гадости, давали пощечины и дергали за волосы, а мальчишки отвешивали соперникам настоящие тумаки и, сцепившись, катались по земле, пока их не разнимет учитель.

Поэтому, когда Джастин и его друзья-неандертальцы после школы зажали меня в угол у автобусной остановки, я занервничала, но не то чтобы по-настоящему испугалась. Не так, чтобы рвануть наутек. Я думала, нужно послушаться советов взрослых и просто поговорить с ними. Сейчас страшно вспоминать, как близка я была к катастрофе. Три огромных пацана, почти мужчины. Шестнадцатилетних, широкоплечих, усеянных впечатляющими прыщами, с хорошо развитыми челюстями. Все, кто не нравился этой части общества, становились изгоями.

Я знала – одним из них был Джер. Я была тише воды ниже травы, поэтому никак не могла не только задеть кого-то, но и вообще обратить на себя внимание. Но Джера эта компания терпеть не могла. Когда мы только перешли в среднюю школу, они его били. В последние пару лет они вроде бы успокоились – может, им надоело, или Джер волшебным образом научился стоять за себя, но только они отстали.

Теперь Джастин стоял ко мне вплотную. Первая волна страха прошла по телу, когда в нос ударил запах дезодоранта «Линкс» и тестостерона. Его приятель, имени которого я не знала, незаметно подошел ко мне сзади и внезапно схватил за руки. Стянул их за спиной, дернув так, что я вскрикнула. По щекам сами собой потекли слезы, и я не могла их стереть. Я поняла, что теперь моя судьба зависит от них, и ощутила настоящий страх.

Джастин подошел ближе, чуть склонил голову, будто что-то замышлял. Я подумала, что он хочет ударить меня, даже не подумала, а подсознательно почувствовала. Но он внезапно изменил свое решение. Вместо того, чтобы ударить меня в челюсть, его кулак разжался, рука принялась ощупывать мою грудь под школьным джемпером и рубашкой. Было больно, но я отвернулась, несколько раз вдохнула и выдохнула через рот, стараясь не паниковать, стараясь не показывать страха. Будто можно было сделать вид, что все это – глупое недоразумение, и тогда унижение стало бы не таким явным.

Скрученные руки сильно болели, но когда давление чуть ослабло, стало еще хуже, потому что тот, кто их скрутил, толкнул меня вперед, так что я покачнулась, и груди оказались прямо в мерзких потных лапах Джастина; тот, кто был за спиной, прижимался сзади. Я ощутила, как что-то твердое и тяжелое упирается мне в спину, и до боли застыдилась, осознав, что это. Острее всего запомнилось именно чувство стыда. Острее даже, чем страх. Наверное, я все-таки не до конца понимала, какой опасности подвергаюсь. Наверное, я все же надеялась, что Джастин наконец перестанет хвататься за мои груди, как будто они были зацепками на альпинистской стенке, что он со своими дружками отстанет от меня. Я даже ощутила смутное облегчение оттого, что бить меня не будут. Да, это тоже было неприятно, но меня и прежде лапали в школьных коридорах, а однажды какой-то старик в автобусе прижался ко мне своим болтом; так что могло быть и хуже.

Но тут мне на бедро легла ладонь. Джастин стоял ко мне вплотную. Он наклонился к моей шее, и я подумала, уж не хочет ли он меня поцеловать, что было бы более чем нелепо. Но он сказал, достаточно громко, чтобы услышал его приятель:

– Давай засадим сестренке Джера.

Его рука задрала мне юбку, и от ужаса, который я наконец ощутила, меня едва не вытошнило. Я перестала отбиваться, хотя боль в руках была невыносима; парень за моей спиной рассмеялся. Тяжело дыша, он освободил одну руку, другой сжав мои запястья. Я вот-вот готова была потерять сознание. Вдруг он освободил руку, чтобы расстегнуть молнию?

Не знаю, почувствовал ли Джерейнт, что я в беде, или он по чистой случайности в тот день проходил мимо автобусной остановки. Мы никогда об этом не говорили. Если совсем честно, не помню даже, сказала ли ему спасибо.

Я помню только, как он появился из-за угла. На меня накатила волна облегчения и ужаса. Я не хотела, чтобы Джастин и его дружки переключились на Джерейнта. Их было трое на одного, и я боялась, они забьют Джера до смерти. Но, черт возьми, я была рада его видеть. Он был моим спасителем.

Тот, который стоял на страже, рванул наутек, едва завидел Джера. Он был из трусливых и, видимо, не ожидал, что дела зайдут так далеко, а потому был рад смыться. Я была уверена, изначально они планировали просто немного надо мной поиздеваться; мне сложно было представить, что они все сообща задумали серьезное преступление.

Джер шел прямо на Джастина. Мне редко доводилось видеть его по-настоящему злым. Пьяным – да. Тогда он запирался в своей комнате и бил кулаками в стену, пока костяшки не сдирались в кровь, а штукатурка не начинала сыпаться. Но настолько злым – никогда. Это был новый уровень ярости. По-видимому, парень за моей спиной тоже такого не ожидал, потому что сразу же выпустил меня и поднял обе руки в воздух. Я услышала, как он говорит: да мы просто шутим! Никогда не забуду его голос. Он прозвучал совсем по-детски, и я вновь ощутила чувство вины, на этот раз за то, что чуть не стала жертвой такого никчемного злоумышленника.

Джер ударил Джастина. Несколько раз вмазал ему по лицу, прежде чем Джастин успел ответить. Прежде такой удар сбил бы Джера с ног, но теперь им двигала ярость. Из разбитого носа Джастина хлынула кровь, потом из губы, потом из раны на щеке. Я снова и снова ощущала то облегчение, то ужас. Конечно, я хотела, чтобы Джер взял верх, но боялась, что он попадет в беду, сейчас или потом, когда наступит время расплаты. Его взгляд был бессмысленным от ярости. Я боялась, он зайдет так далеко, что убьет кого-нибудь и остаток жизни проведет за решеткой.