«Теперь я, кажется, начинаю догадываться, что происходит на этой планетке…»

Сидеть в темноте трюма потерянного корабля в компании скелетов десяти замученных ученым-маньяком членов экипажа… и слушать самого себя. Приветствовать безумие, точно спешащего на выручку друга. Внимать собственному голосу и не узнавать себя.

В третьем отсеке кто-то был.

Шорох… Вот — еще. Некто ступал, не глядя на пузыри, вздувшиеся на старом линолеуме. Скрипнула балка, закачалась таль, медленно повернулся покрытый пятнами ржавчины крюк.

Кортес? Или Реми, на которую почему-то не подействовало снотворное?

«Естественный биохимический реактор! Это настоящее чудо природы. До сих пор я сомневался, но теперь…»

Да-да, он помнил! Он произносил эти слова для Реми, когда они шли через пещерные галереи Большого барьерного рифа Хардегена. Реми еще сказала, что его коллега — порядочный лентяй, а он, Скворцов, возразил: мол, его коллега — настоящий трудяга.

Кто этот коллега? Без вести пропавший доктор Розенталь? Неизвестный биолог с «Левкоя»? Или Хардеген, что поглотил, очевидно, и того и другого?

Сумасшествие… Психоз, вызванный инфразвуком — песнью ночной Сирены.

Скворцов посветил фонарем вверх. На переборке появилась тень лошадиной головы. В луче света сверкнули покрытые слизью щупальца. Конек-телепат обвил псевдоподией таль, попробовал ее на прочность. Он пришел вместе с ночью за Скворцовым, за Реми и за акслой, что не укрылся на время Карлика в подземной пещере, как делают его собратья, а остался вместе с людьми в титано-керамитовой скорлупе «Левкоя».

Можно было выхватить из-за пояса револьвер и всадить в бестию весь барабан. Можно было… Все — можно…

Скворцов присел на край биованны. Ноги и руки были ватными, лицо — одеревеневшим, а мысли — разрозненными, как будто он осушил бутыль «огненной воды» местного, сиренианского, изготовления в салуне Энрике. И очень хотелось курить…

Конек попытался повиснуть всем весом на тали. Цепь заскрежетала, и чудовищу из пещер Хардегена пришлось отпрыгнуть назад. Содрогнулась палуба, лязгнул металл, сорвался с кронштейнов пульт суперкарго и упал в трюм. Крюк на цепи заметался, точно маятник.

Как трехметровая тварь протиснулась узкими коридорами транспортного корабля? Или она способна становиться компактной, как таракан? Сжиматься и разжиматься, точно моллюск?

Способна… На все способны порождения псевдолабораторий Хардегена. А еще они постоянно учатся. Хардеген — вечный трудяга и вечный ученик. Биологический реактор анализирует допущенные ошибки, а затем выводит новый вид, уже лишенный недостатков предыдущего.

Скворцов поглядел на скелет, запертый в биованне.

Кто же это мог быть? Настоящий член экипажа или все-таки клон — неразумный, как новорожденное дитя, испуганный и остро чувствующий боль?

Сумасшествие… Голос ночной Сирены стоит в ушах. Или это старается конек-телепат — наводит на него сонное оцепенение, точно вампир из подростковых романов.

То, что осталось от плоти, прилипло к костям растрескавшейся коркой, между ребер виднелись серебристые трубки, по которым к обреченному поступали когда-то пища, вода и тот самый нелегальный стимулятор роста с Немезиды.

Едва живой Ветерок… Он пронзен частоколом стеклянистых трубочек…

И лошадке больно.

Помешательство…

Псевдолаборатории Хардегена существовали миллионы лет, но именно на «Левкое-140» чудо-риф подсмотрел, как выращивать клонов. Земная генная инженерия! Вот ключ, который отпирает один из замочков с секретом. Вечный трудяга и экспериментатор получил в распоряжение то, до чего не мог додуматься сам.

Он скопировал и воспроизвел, как мог, технологию. Он завладел новыми образцами ДНК. В его подземных прозекторских расставались с жизнью одурманенные песнью ночной Сирены люди и их домашние животные. В автоклавах формировались жуткие мутанты, наделенные генами сиренианских и одновременно земных существ. Поэтому вечный трудяга «развернул» аминокислоты местных форм жизни. Он сделал их совместимыми для экспериментов с пришельцами-землянами.

А еще он получил в распоряжение полный трюм радикального ускорителя развития.

Зачем?

Корабль дураков…

«Процессы в микромире — это ключ. Замок следует искать на уровне биосферы…»

Конек-телепат поджидал Скворцова у входа в третий отсек. Он шелестел щупальцами, влажно хлюпал двумя парами видоизмененных жабр. Изредка конек пищал голосом Реми: «Пойдем скорее отсюда! На свет!» или «Ты такой же, как Кемпнер!»

— Сейчас-сейчас, малышка… — Скворцов схватился за цепь, но та оборвалась, едва егерь поставил ногу на крюк.

— Вот дьявол! — Он упал, поднял тучу брызг, врезался плечом в биованну. Фонарь брякнулся о подведенную к автоклаву трубу и погас. — Черт!

Егерь лежал в темноте, ощущая, как боль вытесняет на второй план навеянную коварной тварью апатию. Конек заметался по карго-зоне. Он вел себя будто цепной пес, перед носом которого вскрыли банку собачьих консервов. Кромешная тьма была его родной стихией, но он не решался прыгнуть через грузовой порт в трюм.

«Тяжелый и рыхлый, — сделал вывод Скворцов, — вроде сейсмурии, но с интеллектом». Рукоять револьвера упиралась в бок. Егерь вынул пистолет, другой рукой пошарил вокруг себя, разыскивая фонарь. Нащупал крышку, которой закрывался отдел с аккумулятором, и снова чертыхнулся: крышка бултыхалась на воде отдельно. Значит, фонарь отлетел в одну сторону, а аккумулятор — вообще неизвестно куда. Значит, света не будет, если только в «Zippo» не осталась капелька импортного бензина.

Горловая трель прозвучала грозно, точно боевой клич.

Кортес!

Скворцов вскочил на ноги. Что сможет сделать Кортес с трехметровым гибридом осьминога и морского конька? Ничего…

— Кортес, уходи! — закричал егерь; он водил пистолетом, тщась отыскать цель в темноте. Конек-телепат производил много шума, казалось, будто его щупальца отовсюду. — Я ему не по зубам, спасайся!

Трудно сказать, какие мысли чудовищный телепат мог внушить бесхитростному аборигену Сирены. Скворцов ощущал слабые отголоски этих посланий: они обволакивали его, точно жирный ил.

Он был одновременно биологом и егерем, телохранителем и доминантным самцом, что мечет семя в теплую воду лагуны, покрывая сразу десяток самок. Он видел кости замученных в этом трюме людей и в то же время — дендрополипы тигровой окраски, которые окружали атолл Алехандро.

Он был далеко и близко. В темном трюме, что превратился в склеп, и среди рифов, поющих песнь ночной Сирены.

Кортес хакнул, выпуская в телепата иглу. Наивному и простодушному аксле было наплевать на телепатические атаки. А может, коньку не хватало сил, чтоб навести морок на двоих: на акслу-воина и на человека — бывшего сержанта звездной пехоты. В ту же секунду Скворцова обдало серной вонью: это конек изверг облако маскировочного дыма, несмотря на то что в темноте от этого камуфляжа проку никакого. Бой в карго-зоне шел нешуточный.