Рука, однако, не делала никаких попыток потрогать рыбу. Хотя вода искажает предметы, рука эта была, безусловно, крупнее моей, и я отстраненно наблюдала, как она медленно двигалась туда, где моя ладонь гладила ската. Все так же отстраненно я почувствовала, как на краткий миг она схватила меня за тыльную сторону кисти, и голос произнес:

— Дело в том, Люси, что я себя, кажется, не контролирую.

Я подняла глаза. Ну, разумеется, я знала, что это был Роберт Басс. Он гладил кисть моей руки под водой, казалось, целую вечность, хотя, вероятно, прошло лишь несколько секунд, а я была слишком раздосадована, чтобы почувствовать знакомое возбуждение. Его лицо было так близко от моего, что я могла изучить на нем каждую рябинку. Лицо, склонившееся ко мне, было чрезвычайно привлекательным. Он пристально смотрел на меня, и на какой-то момент я подумала, что он собирается поцеловать меня. Но он просто убрал руку и пошел прочь. Я бессмысленно продолжала стоять там, пытаясь сообразить, что произошло. Потом я заметила Буквоедку. Она наблюдала за мной со скамьи из темного угла с другой стороны помещения. Ее рукава были закатаны, а руки неодобрительно скрещены. Она не могла видеть, что происходило под водой, но выразительность наших взглядов и физическая близость не оставляли сомнений даже издалека.

Перестав ощущать тревогу, я начинаю чувствовать себя виноватой. Я пытаюсь внушить себе, что в сущности ничего не случилось. Я не была инициатором этой сцены и никаким явным образом не отреагировала. И все же я должна признать, что сыграла определенную роль, приведшую к этому событию. Я подстраивала неожиданные столкновения после школы с Робертом Басом, предавалась неуместно вольным мечтам и незначительному флирту.

Теперь же я боюсь того, что, возможно, сама все ускорила. Я никогда не представляла, даже в самых разнузданных своих фантазиях, что на мои чувства могут ответить взаимностью или, что возникнет реальное искушение ответить на них. Но я и предположить не могла, что наши чувства с Робертом Басом не совпадут и что мой ловкий уход из флирта после того нелепого вечера у Буквоедки только разожжет его интерес. Короче говоря, я забыла, как хорошо мужчины реагируют на небольшое количество демонстративного равнодушия. Слишком поздно я обнаружила, что нет ничего невинного или забавного в неразделенном желании. Я хотела фантазии с Робертом Басом, а не реальности.

Я сердилась на него, потому что инцидент в «Аквариуме» случился как раз тогда, когда я вновь обрела некоторое хладнокровие, хотя оно, конечно, взорвалось в тот момент, как он до меня дотронулся. Главным образом я чувствовала досаду, ибо ставки вдруг выросли. Для фантазий об отелях Блумсбери появилась актуализирующаяся действительность, и это скорее тревожит, чем приятно смущает. Постель не убрана, пустые бутылки валяются на полу, и в комнате запах застоявшегося табачного дыма. Нездоровые краски.

— Вот так любовные истории и случаются, — уверенно говорит мне Кэти, когда я звоню ей, чтобы спросить совета, все еще прячась под покрывалом от Лоры Эшли вместе с мобильным телефоном — на тот случай, если кто-то подслушивает под дверью. — Если ты почувствовала какое-то желание ответить взаимностью, лучше держись подальше. Даже если он просто играете игру, это рискованная затея, чреватая последствиями.

— Постараюсь избегать его!

И я рассказываю ей свой недавний ночной кошмар, в котором главную роль играл мой живот.

— Прирученный Неотразимец лежал голым на кровати, а мне требовались неимоверные усилия, чтобы вылезти из джинсов, — говорю я. — Потом, когда он увидел мой живот, он начал кричать. Наверное, ему показалось, что он оторвался от моего тела.

— Хорошо, просто держи эту картинку в голове, даже если ты почувствуешь искушение, — советует она. — В конце концов, ты можешь отказаться от диеты в новом году, чтобы спасти свой брак.

— Но что, если Том испытывает то же самое, глядя на мой живот?

— У него было время, чтобы привыкнуть, — утешает она меня.

Я слышу за дверью шаги. Моя мать показывает Петре ее комнату. Я использую эту возможность, чтобы вылезти из кровати, и выскальзываю в коридор, чтобы пойти посмотреть на детей. Я по-прежнему слышу, как они прыгают с кровати на пол. Я не возражаю, потому что это, по крайней мере, их согревает. Я искупала их и надела на них пижамы и халаты, прежде чем мы покинули Лондон, поскольку знала, что здесь горячей воды на всех не хватит. Дележ воды для ванны был неизменным фоном домашних событий моего детства.

Я открываю дверь в спальню брата. Стены розовато-лиловые, выкрашенные Марком во время последнего семестра его якобы уровня «А», после того как он где-то вычитал, что красный цвет возбуждает страсть, и решил — это создаст хорошую окружающую обстановку для того, чтобы поупражняться в технике соблазнения девушек из школы, в большинстве случаев моих подруг. В углу раковина цвета авокадо, со шкафчиком внизу, его дверцы из планок тоже окрашены в розово-лиловый цвет.

Я подхожу к шкафчику и открываю его. Одеколон «Олд спайс» упал на бок и пролился. Полупустые флаконы с шампунем; зубная щетка с растрепанными щетинками; наполовину использованная баночка бриллиантина для волос «Брилкрим»; парочка старых номеров «Плейбоя» конца 70-х, которые я вынула и положила на гардероб; и — вот странно! — старые номера моего журнала «Джеки», которые брат, вероятно, похитил, пытаясь понять особенности женской души.

Постер с изображением Бо Дерек выцвел, и место, где когда-то так гордо выступали ее соски, стерто. Все равно Сэм поражен.

— Груди, — говорит он, указывая на стену.

Потом он указывает на другой постер на обратной стороне двери. Они повесили свои рождественские чулки как раз под изображением женщины, сфотографированной сзади и одетой в очень короткое теннисное платье. Она мимоходом задрала подол своей юбки, чтобы показать, что на ней нет трусов, ее голова повернута, и она смотрит через плечо прямо в объектив.

Глядя на чулочки, висящие как раз под левой ягодицей теннисистки, я не могу удержаться от улыбки, поскольку живо вспоминаю спор между Марком и моей матерью по поводу этого постера. Кажется, это было летом 1984-го, в разгар забастовки горняков. Мы сидели в гостиной и смотрели новости, когда на экране полыхали необычные съемки генерального сражения между полицией и горняками где-то на юге Йоркшира.

— Зачем ты повесил все эти постеры с полуголыми женщинами у себя на стенах? — спросила моя мать, когда полиция перешла в наступление на горняков, прикрываясь пластиковыми щитами.

— А что бы ты хотела увидеть у меня на стенах, мама? — в свою очередь, спросил Марк, он всегда гораздо лучше меня умел отстаивать свои интересы в спорах. Я же была склонна слишком быстро менять точку зрения.

— Как насчет Никарагуа, антиапартеидного движения, чего-нибудь более проблемно направленного? — осведомилась мама.

И мы содрогнулись, увидев, как полицейский ударил шахтера дубинкой по голове.

— Артур Скаргилл[55]делает это не для меня, мама, — возразил Марк.