Как правило, при диффузии инноваций, наиболее длительном и естественном процессе, термин «имитация» используется редко. Гораздо чаще он применяется при импорте и трансплантации инноваций, когда процесс переноса проходит гораздо быстрее и когда часто недостаточно учитывается социально-культурный контекст страны-реципиента. В этих случаях термин «имитация» приобретает негативную коннотация, его используют, как правило, для случаев неудачного заимствования или переноса. Иначе говоря, под имитацией здесь подразумевают неудачные случаи заимствования.

Крайним случаем такого заимствования является неспособность понять само новое явление, восприятие его чисто внешних характеристик. Так, в антропологии под имитацией понимают неосознанное копирование определенных процессов или явлений, которые часто становятся ритуалами. Ярким примером является феномен «карго-культа». Во время Второй мировой войны грузовые самолеты американской авиации, перевозившие различные продукты и товары к сражающимся с Японией Вооруженным силам, делали остановку для дозаправки на островах Океании, где спокойно жили туземцы. Для поддержания добрых отношений с местным населением, им оставляли небольшую часть перевозимых продуктов. И туземцы быстро привыкли к этим «дарам, которые привозили небесные птицы». Но война закончилась, и самолеты грузовой авиации с надписями Cargo на борту перестали прилетать. Тогда на одном из таких островов туземцы построили из подручного материала копию/имитацию подобного самолета и стали молиться перед ней о том, чтобы «продукты с неба снова прилетели»[264].

Эту историю иногда приводят как пример процесса заимствования уже другими народами из других культур каких-то институтов – например, демократии или правового государства, – которые почему-то в условиях данной культуры не срабатывают и превращаются в «карго-культ». Но в этом случае у участников описываемых событий в Океании не было никакого умысла на искажение оригинала – они просто воспринимали явление как могли. Нас же будет интересовать другой смысл понятия «имитация» – когда искажения вносятся умышленно, с целью получения определенной выгоды для себя. Но прежде кратко остановимся еще на одном понимании имитации – уже по отношению к социуму.

Отметим здесь, что в одной из своих публицистических статей Е. Шульман ввела понятие «обратный карго-культ», относящееся к скопированным у других стран общественных институтов, но скопированных поверхностно, что приводит к их неэффективности. В этой ситуации политические элиты страны-реципиента заявляют, что в других странах самолеты тоже из дерева, «только там ловчее притворяются и скрывают этот факт»[265].

3. Социальная имитация как посткризисное состояние общества. Еще в самом начале 1990-х гг. петербургский социолог В. В. Костюшев предложил такую интерпретацию российского социума этого времени: «Социальная имитация является, как мы предполагаем, интегральной характеристикой общества, пережившего социальную катастрофу, но вместе с тем и самостоятельным его признаком. Под социальной имитацией будем понимать деятельность, ориентированную на воспроизводство субъекта этой деятельности, своим результатом она имеет только самого субъекта деятельности. Предмет деятельности в имитационной системе – сам субъект…»[266] Он предположил, что «имитация становится объективной характеристикой дисфункционального общества, более значимой реальностью, чем функционирующие элементы. Наблюдаемая жизнь оказывается лишь видимостью, кажимостью, имитацией жизни, по словам философа Мераба Мамардашвили, «это всего лишь тени, неотличимые от живого»[267].

Такая ситуация приводит, по предположению В. В. Костюшева, и к политической дисфункциональности, которая обусловлена бессубъектностью социального пространства, в котором осуществляется власть. «Властные функции, следовательно, носят принципиально неполитический характер, – содержание власти состоит не

в согласовании интересов разных социальных субъектов, а в волевом распределении ресурсов»[268]. Эта очень интересная концепция в дальнейшем, к сожалению, не получила своего развития.

Точнее говоря, понятие «социальная имитация» в дальнейшем использовалось российскими социологами, но в существенно ином смысле – так, член-корреспондент РАН Ж. Т. Тощенко расширяет это понятие и на другие страны: «Одной из характерных и специфических особенностей современной общественной жизни в мире, в том числе в России, стали процессы, которые отражают подмену деятельности во всех ее проявлениях имитацией как на всех уровнях организации общественной жизни (на федеральном, региональном и местном), так и во многих организациях и даже в личностном исполнении»[269]. Он предлагает также и конкретные формы имитации – это «демагогия, провокация, фальсификация, профанация, манипулирование, иллюзия, перформанс»[270]. Однако в этой статье мы видим, что «…имитация становится возможной потому, что нет стратегической цели, нет научной базы… Отсутствие стратегического видения развития страны характеризует период правления Брежнева, перестройку Горбачева и всю политику в постсоветской России, которая за 20 лет существования так и не восстановила рубежей 1990 г.»[271]. И далее в его статье мы видим скорее ностальгию по СССР, чем попытку понять проблемы развития постсоветской России. Кроме того, понятие «имитация» в этом подходе, на мой взгляд, чрезмерно расширяется. Близкое по сути понимание феномена социальной имитации мы видим и в работе некоторых его последователей.

В ряде работ как российских, так и зарубежных ученых понятие «имитация» распространяется и на всю уже тридцатилетнюю историю постсоветской России. Так, Д. Е. Фурман в исследовании 2010 г. характеризует политическую систему нашей страны, начиная с 1990-х гг., как имитационно-демократическую[272]. Десять лет спустя Иван Крастев и Стивен Холмс пишут: «Создание "имитационной демократии" в России в 1990-е не предполагало реальных, трудных политических преобразований. Это был только фасад, бутафория, напоминающая демократию лишь с виду»[273]. На наш взгляд, это существенное упрощение, которое скорее мешает, чем помогает понять динамику российского политического режима и причины ее изменения в сторону авторитаритаризма. В то же время развитие предложенной В. В. Костюшевым концепции социальной имитации посткатастрофного российского общества могла бы в случае ее развития помочь лучше понять общественный контекст начала 1990-х гг., когда в российской власти были в достаточно большом количестве представлены политики, для которых демократический переход России был далеко не только бутафорией.

4. Имитация как подмена целей и задач определенных публичных институтов иными, не артикулируемыми открыто целями и задачами, целенаправленное создание неких «видимостей».

В истории нашей страны, истории царской России был пример (или существует миф?) яркой имитации такого типа, которая даже осталась в народной памяти с именем ее автора, – «Потемкинские деревни». Напомним, что в соответствии с этим мифом деревни возникали во время путешествия Екатерины Великой в Крым во второй половине XVIII в., когда светлейший князь Потемкин-Таврический, «дабы не огорчать матушку-императрицу видами бедных российских поселян и их домишек», загодя по маршруту императорской кареты выстраивал декорации зажиточных деревень. Существуют и достаточно серьезные аргументы, что светлейший князь действительно устраивал красивые декорации, но никогда не скрывал, что это декорации[274].

Так или иначе, этот вид имитации как для царствующих особ в царское время, так и для жителей Советского Союза (см. послевоенный фильм «Кубанские казаки») стал уже определенной традицией