– Подгорела? Она сгорела!

Выключив плиту, Алиса бросилась к окну, распахнула створку, схватила посудное полотенце и махала им, разгоняя дым. А Никиту не волновала сгоревшая картошка, которая отправилась в мусорное ведро, он обдумывал завтрашнюю встречу с матерью Левы – кем ей представиться, с чего начать. Главное, самому надо позиционировать себя так, чтоб настроить ее на доверие, а это сложная задача, он ведь не знает ни характера матери Левы, ни отношений с сыном. А кем приходится ей Инна – близкой подругой или просто знакомой?

– Ко всем моим неприятностям ты меня заживо сожжешь, – констатировала Алиса. – И себя в том числе.

– Извини, задумался, – очнулся Никита. – Картошка вся подгорела?

– Обуглилась. Я осталась без ужина.

– Я тоже, – не переживал он. – Давай займемся совместным творчеством и соорудим ужин из того, что есть в холодильнике?

– Сиди уж, сама сооружу.

Алиса поставила варить макароны, а сама принялась тереть сыр на терке. Никита следил за ее руками, за неторопливыми движениями, за тем, как она откидывала рыжие пряди, падавшие с плеч на грудь. Старательность ее характерная черта, что бы Алиса ни делала, вместе с тем никогда не суетилась, а получалось у нее быстро.

– Звонила твоя незнакомка? – вспомнил Никита.

– Нет.

– Если позвонит, скажи, что серьгу ты выкрала у меня.

– Я должна буду отдать ей сережку?

– Конечно.

– Ты придумал ей ловушку? – ловко управляясь с дуршлагом и кастрюлей с макаронами, спросила Алиса, и непонятно было, интересна ли ей данная тема.

– Чтоб устроить ловушку, надо знать, как она собралась забрать у тебя серьгу, следовательно, идей насчет ловушек у меня нет.

– Но появится, – догадалась Алиса, поставила перед ним тарелку с макаронами, обильно посыпанными тертым сыром, села и взялась за вилку.

– Понимаешь, я бы очень хотел знать, кто она, поэтому прошу тебя, не скрывай от меня ничего. И запиши разговор, обязательно запиши.

– Запишу, раз для тебя это важно.

Ужин прошел по-семейному мирно, казалось, Алиса вникла в тонкости работы Никиты, поняла и простила фотографии, но… спать к себе на диван не пустила. Он дал слово больше не приставать к ней, конец так конец.

Снова дорога – пустая и бессмысленная, хотя она ведет к городу, значит, смысл есть и в ней, но он неощутим. Закончилась выдержка, осталась злость, закипавшая в жилах. Часто звонил Эдуард Дмитриевич, явно беспокоясь, а Никита не отвечал, это его раунд. Был. Кажется, он проиграл.

Мелькали дорожные знаки, мелькали линии разметки, это как будто находишься на взлетной полосе, внизу несутся белые черточки, ты вот-вот отделишься от земли и полетишь ввысь. А там… там все земное уходит, остается только парение один на один с небом, без людей, без сопротивления, без щемящей под ложечкой боли. Но еще ничего не определено, полная неясность, а она означает надежду. Впрочем, надежде неоткуда черпать силы, а она жила.

Странно, что Никиту потянуло на умствование, он ведь далек от философских воззрений на мир и окружающих, значит, в нем произошел некий переворот. Некий – потому что неизвестный, и с какого бока образовалась прореха, разладив внутреннюю систему, неизвестно, но он никогда не испытывал внутренней боли. Так и хотелось совершить полет, уничтожив боль. Ну, вон столбы. Один наезд – и все. Все закончится. Это так просто…

Аркаша и его шеф находились с ним в автомобиле, который Никита остановил в переулке, но дом Левы был им виден.

– Туда она заходила, сколько раз говорить! – воскликнул Аркаша, ему надоело долдонить одно и то же. – Я не ошибаюсь.

– Ну, ладно, я пошел, – выбираясь из авто, сказал Никита.

– Мне с тобой?

– Сиди в машине. – И захлопнул дверцу.

До этого Никита выяснил, что в доме проживает мать Льва одна, у нее есть еще старшая дочь, но живет она в соседнем городе. Антонина Владиславовна недавно вышла на пенсию, следовательно, должна быть в середине дня дома – к этому времени обычно заканчивают походы по магазинам, врачам и так далее. Никита заглянул во двор, собаки там не было, он смело открыл створку железных ворот и вошел. Кнопки звонка не обнаружил, постучался. Не спрашивая, кто стучится, дверь распахнула приятная и длиннолицая женщина с отечными припухлостями под глазами, высокого роста и не по годам стройная. Первый визуальный контакт самый важный, так как Никите с ходу следовало распознать тип матери Левы – замкнутая ли она, добродушная, обижена ли на весь свет или того хуже – озлобленная. Разумеется, не исключена ошибка в расчетах при первом взгляде, тем более горе меняет поведенческую линию любого человека, однако восприимчивость нами людей работает более совершенно, чем разум. Увидев печальные, бесхитростные светло– серые глаза, Никита понял: с ней лучше не юлить, не выдумывать про себя всякие небылицы, она контактна и открыта, к тому же умна, следовательно, может раскусить его. Нет, рисковать не стоит.

– Вы к кому? – спросила она удивленно, ведь он долго молчал.

– Антонина Владиславовна?

– Да.

– Тогда я к вам. Разрешите войти?

– А вы кто?

Никита представился, показал удостоверение, она растерялась:

– Частный детектив? Ко мне? Странно… Что ж, заходите.

В комнате, куда привела его Антонина Владиславовна, было светло, опрятно, уютно и довольно современно, но не богато. Она предложила чаю, Никита с радостью принял предложение, ведь чаепитие слегка сближает незнакомых людей. Пока закипал чайник, Антонина Владиславовна присела на край стула, вытянувшись в струну, и настороженно положила начало диалогу:

– Так с чем вы пришли ко мне, Никита?

Он достал вкладыш и протянул ей:

– Извините, что напоминаю… Скажите, это писал ваш сын?

Антонина Владиславовна удалила записку от глаз на расстояние вытянутой руки, надо полагать, без очков ей трудно было прочесть, и читала. А Никита зорко следил, чтоб она не развернула вкладыш и не прочла вторую половину, по которой несложно понять, что ее сын ушел из жизни добровольно. Если б она только попыталась отогнуть вторую часть, он, рискуя быть грубым, вырвал бы вкладыш, но Антонина Владиславовна не догадалась развернуть записку, прочитав первые строчки, утвердительно кивнула:

– Да, это почерк Левушки. Он всегда писал мелко и аккуратно.

– Я нашел эту записку в футляре с диском… – забирая вкладыш от греха подальше, сказал Никита. – «Болеро» Равеля… в сейфе Валерия Хвалюна…

– Да-да, помню. Я сама относила диск Валере.

– Вы его знали?

– Валеру? Немного. Он заходил несколько раз к Левушке, я даже радовалась, думала, дружба с серьезным человеком пойдет сыну на пользу.