Эльяшевич, Михаил Дудин.

Участники дискуссии встретились со своими читателями в крупнейших дворцах культуры города. В зале Филармонии выступили Н. Тихонов, П. Антокольский, М. Светлов, Я. Смеляков, М. Дудин, С. Васильев, Н. Доризо, Р. Казакова, Н. Рыленков.

В литературном вечере, состоявшемся также во Дворце культуры, участвовали Л. Татьяничева, И. Авраменко, М. Луконин, К. Лисовский, Л. Хаустов, А. Чепуров, П. Кустов, Е. Евтушенко, А. Яшин, С. Викулов, В. Кежун.

Большие литературные вечера состоялись также во Дворце культуры им. Горького и в клубе Адмиралтейского завода.

Ленинград (Наш корр.)

Дискуссия отшумела.

А ведь это — история. Так оно было в советской стране — о поэзии шли государственные разговоры на всю страну. Палка о двух концах.

Через 56 лет после выхода книги «Время» (2016) Дмитрий Быков излагает свой взгляд на эту книгу:

«Время» — это книга, с которой начинается настоящий Слуцкий. Слуцкий дважды разочарованный. <...> Книга «Время» написана человеком, который уже терзается совестью, который понял, как страшно его судьба переломилась, и который уже никаких советских иллюзий не испытывает. Там это есть, это чувствуется там в самом подтексте. Я не скажу, что Слуцкий стал антисоветчиком. Нет, конечно. Слуцкий продолжал относиться к коммунизму как к заветной мечте человечества. <...> Но надо сказать, что Слуцкий — вообще такой Батюшков в советской поэзии: он тоже как Батюшков воевал, тоже был ранен, тяжело контужен, тоже как Батюшков долго страдал от мучительных головных болей. <...> И вот трагедия человека, который так и не сумел примириться с крахом великой и древней мечты — это и есть главное содержание книги «Время» и всего послеоттепельного Слуцкого[67].

Вообще в тех начальных, «паровозных», то есть заведомо проходимых, стихах книги «Время» Слуцким выбрана какая-то чужая, общая для той поры — первых послевоенных лет и начала — середины пятидесятых — интонация, которой пользовались многие авторы, пытавшиеся освоить стихом послевоенный мир. Опасность погружения в «банал» (словцо Бродского) была реальной. Поэта подстерегала газета.

Другое дело, что из газеты Слуцкий умел делать поэзию — очерк об Асееве, статью про Мартынова, т. д.

Всё понимая, Слуцкий покаялся в целом ряде стихотворений той же книги.

Я ещё без поправок

Эту книгу издам!

(«Лакирую действительность...»)

Это не помешало ему продолжать делание «паровозов» и для других книг, странным образом именно в такой продукции имитируя стилистику Ярослава Смелякова, отдавшего щедрую дань сочинительству этого рода. Словно Слуцкий, сочиняя, например, «Славу» («Газета пришла — про соседа...»; книга «Сегодня и вчера»), смеляковскую от начала до конца, говорит: ему можно — а мне нельзя?

Слуцкий писал ясно и толково. Стихотворение «Бухарест», оставшееся в столе, считается загадкой, исключением из правила. Однако здесь лишь подтверждается правило: Слуцкий сложен. Множество его вещей, как, впрочем, и всего Слуцкого, невозможно с ходу расщёлкать как орех. Сюжет «Бухареста» затемнён не автором — сумерками человеческого сознания, подвергшегося ударам всечеловеческой катастрофы.

Капитан уехал за женой

В тихий городок освобождённый,

В маленький, запущенный, ржаной,

В деревянный, а теперь сожжённый.

На прощанье допоздна сидели,

Карточки глядели.

Пели. Рассказывали сны.

Раньше месяца на три недели

Капитан вернулся — без жены,

Пироги, что повара пекли —

Выбросить велит он поскорее,

И меняет мятые рубли

На хрустящие, как сахар, леи.

Белый снег валит над Бухарестом.

Проститутки мёрзнут по подъездам.

Черноватых девушек расспрашивая,

Ищет он, шатаясь день-деньской,

Русую или хотя бы крашеную.

Но глаза чтоб серые, с тоской.

Русая или, скорее, крашеная

Понимает: служба будет страшная.

Денег много и дают — вперёд.

Вздрагивая, девушка берёт.

На спине гостиничной кровати

Голый, словно банщик, купидон.

— Раздевайтесь. Глаз не закрывайте, —

Говорит понуро капитан.

— Так ложитесь. Руки — так сложите.

Голову на руки положите.

— Русский понимаешь? — Мало очень.

— Очень мало — вот как говорят.

Чёрные испуганные очи

Из-под чёрной чёлки не глядят.

— Мы сейчас обсудим всё толково.

Если не поймёте — не беда.

Ваше дело — не забыть два слова.

Слово «нет» и слово «никогда».

Что я ни спрошу у вас, в ответ

Говорите: «никогда» и «нет».

Белый снег всю ночь валом валит,

Только на рассвете затихает.

Слышно, как газеты выкликает

Под окном горластый инвалид.

Слишком любопытный половой,

Приникая к щёлке головой.

Снова,

Снова,

Снова

слышит ворох

Всяких звуков, шарканье и шорох,

Возгласы, названия газет

И слова, не разберёт которых —

Слово «никогда» и слово «нет».

Действия капитана, вежливо дрессирующего проститутку, вполне рациональны — он хочет понять, каким образом «нет» и «никогда» превращаются в свою противоположность за определённую плату. Упор на газеты — не случайность. Тематическая причина этой баллады — продажность. Не просто неверность.

Здесь глухо слышны два цветаевских крика, слитых в один мотив:

Кто — чтец? Старик? Атлет?

Солдат? — Ни черт, ни лиц,

Ни лет. Скелет — раз нет

Лица: газетный лист!

Которым — весь Париж

С лба до пупа одет.

Брось, девушка! Родишь —

Читателя газет.

(«Читатели газет»)

Отказываюсь — выть.

С акулами равнин

Отказываюсь плыть

Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ один — отказ.

(«О, слёзы на глазах!..»)

В своей прозе сорок пятого года Слуцкий вскользь сказал о податливости румынок и венгерок. Капитан «Бухареста» потрясён обрушением веры в «русую или хотя бы крашеную» незыблемость всей предшествующей жизни. Без подробностей того, что произошло в ржаном городке. Это — случилось. Такие пироги.

«Бухарест» не прославился в своё время лишь потому, что о нём