— Еще три дня, — сказал призрак странным тоном, который ни с чем нельзя было сравнить, — еще три дня, и ты снова будешь со мной.

Антония содрогнулась, но так, как можно содрогнуться только во сне, когда кажется, что камни стен вокруг дрожат гораздо больше, чем ты сам, и она услышала, как другой голос, который походил на ее собственный, отвечает на слова призрака.

— Где мы увидимся, — прозвучал вопрос, — кто со мной говорит, с кем я должна встретиться?

Тогда женщина подняла покрывало, которое ее скрывало, и Антония узнала свою мать.

Она вскрикнула и без чувств упала на пол. Госпожа Гиацинта, которая работала в соседней комнате, услышала ее крик; Флора как раз только что ушла, и она была одна. Она побежала на помощь Антонии, и каково же было ее удивление, когда она нашла ее лежащей на полу. Она взяла ее на руки, отнесла в комнату и, все еще бесчувственную, положила на кровать. Она смочила виски, растерла руки — словом, сделала все, что было в ее силах, чтобы привести девушку в чувство. В конце концов ей это удалось. Веки Антонии приподнялись, и она стала вглядываться в темноту как потерянная.

— Где она? — воскликнула девушка голосом, который казался все еще скорее голосом призрака, чем ее собственным. — Она ушла? Я в безопасности? О, успокойте меня, заклинаю вас, поговорите со мной ради всего святого!

— В безопасности? Но кто же вам угрожает, дитя мое? — ответила удивленная Гиацинта. — Чего вы боитесь? Кто вас напугал?

— Через три дня, она мне сказала, я должна прийти к ней… Я слышала, как она это сказала, я ее видела, Гиацинта, видела всего минуту назад!

И в панике она бросилась в объятия Гиацинты.

— Вы ее видели? Но кого?

— Тень моей матери!

— Иисус Христос! — воскликнула Гиацинта. Решив, что Антония околдована, она оставила ее и бросилась вон из комнаты. Выходя, она встретила возвращающуюся Флору.

— Поднимитесь, — сказала она ей, — как можно скорее к вашей хозяйке, она умирает. А вообще-то хорошенькие дела тут происходят! Мой дом полон мертвецов и призраков. Но донье Антонии вы нужны, Флора, идите, а я пойду туда, куда должна.

Сказав это, она вышла на улицу и, даже не тратя времени на то, чтобы надеть вуаль, поспешно направилась к монастырю Капуцинов.

В это время Флора вернулась к своей хозяйке. Чтобы возвратить ее к жизни, она употребила те же средства, что и Гиацинта, но, увидев, что приступы Антонии следуют один за другим, она послала за врачом, раздела Антонию и уложила в постель.

В то время, когда все это происходило, Амбросио как раз обсуждал с Матильдой возможности добраться до Антонии. Он вошел во вкус безнаказанности; тяжелое впечатление, которое произвела на него смерть Эльвиры, изгладилось, и мысль об обладании Антонией приобрела для него прежнюю притягательность. Он уже сделал попытку проникнуть к ней, но Флора его приняла так, что всякое желание прийти еще раз у него пропало. Эльвира поделилась с верной служанкой своими подозрениями, посоветовала ей никогда не оставлять Амбросио наедине с дочерью и, если это возможно, помешать их встречам. Флора во всем последовала этим рекомендациям. Попытка Амбросио была отвергнута, так что Антония об этом даже не узнала, и он вместе с Матильдой провел ночь, составляя план, который мог бы привести к успеху. Они были заняты обсуждением последних деталей, когда служка объявил Амбросио, что какая-то женщина по имени Гиацинта де Цунига просит ее принять. Амбросио готов был уже приказать ее выпроводить, когда Матильда его остановила.

— Примите эту женщину, — тихо сказала она ему. — У меня есть свои соображения на этот счет.

Настоятель повиновался ей и объявил, что тотчас же придет в приемную. Как только они остались одни, Амбросио спросил у Матильды, зачем ей нужно, чтобы он принял Гиацинту.

— Это хозяйка Антонии, — отвечала Матильда, — я считаю, что она нам пригодится. Взглянем на нее и узнаем, что ее сюда привело.

Они вместе прошли в приемную, где Гиацинта ждала настоятеля. Она им чрезвычайно восхищалась и приписывала ему безграничные возможности; она думала, что ему достаточно слово сказать, чтобы душа Эльвиры отправилась прямиком в Красное море (как известно, оно является пристанищем бесплотных теней). Именно с этой надеждой она и пришла в монастырь.

Когда Амбросио оказался перед ней, она бросилась к его ногам, стала бить себя в грудь, выказывая самые пылкие проявления своей преданности и доверия к нему. Ее дом, сказала она, стали осаждать тени умерших, они кишели на стенах, наполняя комнаты своими криками, жалобами, запахами, оставляя следы своего присутствия во всех углах, как животные.

Конечно, она проклята, судьба ополчилась против нее, и если кто-нибудь не вмешается, то через пару дней или крыша дома на нее рухнет, или душа какого-нибудь из этих призраков утащит ее, живую и теплую, в пучину ада. Слезы бороздили ее лицо, она ломала руки и умоляла настоятеля прийти ей на помощь.

— На самом деле, добрая душа, — сказал он ей, — мне трудно помочь вам, не зная точно, что это за души, чего они хотят от вас и нет ли у вас причины упрекнуть себя в отношении к ним?

Она вздрогнула, еще больше смешавшись от этого последнего намека. Она была абсолютно уверена в том, что в этом случае ей не в чем себя упрекнуть. Но она не дала бы руку на отсечение, что у кого-нибудь из призраков со своей стороны нет повода ее упрекнуть. И тут она изложила историю смерти Эльвиры и ее последнего явления. Она описала состояние Антонии в этот момент и стала умолять Амбросио постараться прийти к ней на помощь.

Он поколебался секунду. Он чувствовал, что этот случай попасть к Антонии был слишком неожиданным. Однако правило, которое он себе предписал, — никогда не покидать ограды монастыря — было твердым, и открыто он еще никогда его не нарушал. Его знали в доме Эльвиры только под именем отца Жерома, и он подумал, что, если он согласится на просьбу Гиацинты и пойдет с ней в ее дом, его поступок не останется в тайне, но прикинул, что можно рассчитывать на необычность всей этой истории, чтобы оправдать его в глазах верующих. Многозначительный взгляд Матильды утвердил его в этом намерении.

— Какой бы неправдоподобной мне ни казалась ваша история, — сказал он, поворачиваясь к дуэнье, — я соглашаюсь на то, о чем вы меня просите, и приду к вам завтра после заутрени. Я сделаю все возможное, чтобы прогнать скверного духа. До тех пор пребывайте в мире и возвращайтесь домой; с вами мои молитвы.

— Матерь Божья! — воскликнула она, ломая руки. — Чтобы я вернулась домой! Домой, вы это всерьез? Чтобы по собственной воле я отдалась ИХ делам? Вы думаете, что я так быстро откажусь от своего спасения? Я не еретичка, чтобы мне доставляли удовольствие штучки адских духов. Если Провидение наказывает меня за мое одиночество, посылая все эти испытания, если моя девственность оскорбляет законы природы, ну что ж, слава Богу, претендентов у меня хватает, и если Мельхиор Баско младший уже не свободен, остается Симон Гонзалес, который возьмет меня замуж, как только я захочу, но, досточтимый отец, поспешите. Вы мне нужны не завтра утром, а прямо сейчас. У меня не будет покоя, пока мой дом не будет очищен, а бедная девушка вне опасности; ее не оставляют конвульсии, и я не знаю, что делать, чтобы ее привести в чувство.