Она пальцем постучала мать по плечу. Миссис Хастингс повернулась. На лице ее сияла отрепетированная лучезарная улыбка, но, увидев, что ее побеспокоила младшая дочь, она сощурила глаза.

– Кончились птифуры, – доложила Спенсер. – Мне сходить на кухню, проверить? И в баре, я смотрю, шампанского уже не осталось.

Миссис Хастингс провела ладонью по лбу. Было видно, что она растеряна.

– Я сама.

– Да мне не трудно, – предложила свою помощь Спенсер. – Я пойду и…

– Сама разберусь, – ледяным шепотом ответила ее мать, брызгая слюной. Она сдвинула брови, и морщинки вокруг ее губ обозначились четче. – Пожалуйста, иди в библиотеку, к остальным ребятам.

Спенсер отшатнулась, чуть не поскользнувшись на гладком деревянном полу. Будто мать ее ударила.

– Я знаю, ты рада, что меня лишили наследства, – выпалила она во всеуслышание. – Но не обязательно так явно демонстрировать свой восторг.

Ее мать оцепенела, раскрыв рот. Рядом кто-то охнул. Миссис Хастингс посмотрела на мистера Хастингса. Тот побледнел как полотно.

– Спенсер… – проскрежетал отец.

– Не парьтесь, – презрительно бросила Спенсер. Она развернулась на каблуках и пошла через холл к киносалону. Глаза обжигали слезы досады. Казалось, она должна пребывать в эйфории оттого, что озвучила родителям все, что о них думает, но Спенсер чувствовала себя так же, как всегда, когда они выказывали ей пренебрежение – рождественской елкой, выброшенной на обочину после новогодних праздников, где та лежит, ожидая мусоровоза. Раньше Спенсер умоляла родителей, чтобы они подобрали все выброшенные елки и посадили их на своем дворе, но мама с папой в ответ лишь называли ее глупой девочкой.

– Спенсер? – Из тени выступил Эндрю Кэмпбелл с бокалом вина в руке. Мурашки забегали у нее по спине. Целый день она подумывала о том, чтобы написать Эндрю и спросить, придет ли он на вечер. Не то чтобы она втайне вздыхала по нему, да и вообще.

Заметив, что Спенсер расстроена, Эндрю нахмурился:

– Что случилось?

У Спенсер задрожал подбородок. Она бросила взгляд на зал, где проходил прием. Родители куда-то ушли. Мелиссы тоже нигде видно не было.

– Вся моя семья меня ненавидит, – выпалила она.

– Что за глупости! – Взяв Спенсер за руку, Эндрю завел ее в комнату, включил лампу Tiffany на столике и жестом показал на диван. – Садись. Успокойся.

Спенсер тяжело опустилась на диван. Эндрю тоже сел. Она не была в этой комнате со вторника, когда вместе с подругами смотрела здесь по телевизору репортаж о временном освобождении Йена. Справа от телевизора стояли в ряд школьные фотографии Спенсер и Мелиссы, начиная от детсадовских и кончая выпускным портретом сестры. Спенсер остановила взгляд на своей фотографии, сделанной минувшей осенью, перед самым началом учебного года, до того, как завертелась вся эта ерунда с Элисон и «Э»: волосы гладко зачесаны назад, синий блейзер идеально выглажен. Самодовольное выражение на ее лице подразумевало: Я – Спенсер Хастингс, и я – самая лучшая.

Ха, с горечью усмехнулась про себя Спенсер. Как же быстро все может измениться.

Рядом с фотографиями стояла большая статуэтка Эйфелевой башни. К ней все так же была прислонена старая фотография, которую они нашли на днях, – снимок Эли, сделанный в тот день, когда объявили о старте «Капсулы времени». Прищурившись, Спенсер смотрела на Элисон. Та держала в руке сорванное со стены объявление, а рот у нее был раскрыт так широко, что Спенсер видела аккуратные коренные зубы. В какой момент ее сфотографировали? Сразу, как только Эли заявила, что Джейсон скажет ей, куда он спрятал один из лоскутов флага? Спенсер уже закралась в голову мысль стащить у Эли ее трофей? К этому времени Йен успел подойти к Эли и пригрозил ее убить? Широко распахнутые голубые глаза Элисон, казалось, смотрели прямо на Спенсер, и она словно наяву слышала ее звонкий веселый голос. Уу-уу, притворно захныкала бы Эли, будь она еще жива. Твои родители тебя ненавидят!

Содрогнувшись, Спенсер отвернулась. Жутко было видеть здесь Эли, глазевшую на нее.

– Что случилось? – спросил Эндрю, обеспокоенно кусая нижнюю губу. – Что натворили твои родители?

Спенсер щелчком сбила одно из перышек на подоле своего платья.

– Они даже не смотрят на меня, – ответила она, чувствуя оцепенение. – Как будто я для них умерла.

– Ты преувеличиваешь, – возразил Эндрю. Он глотнул вина и поставил бокал на столик. – Родители не могут тебя ненавидеть. Наоборот, я уверен, они гордятся тобой.

Спенсер быстро подсунула под бокал подставку, даже не думая о том, что ведет себя как человек, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством.

– Нет. Они меня стыдятся. Я для них все равно что старый ненужный предмет интерьера. Вроде маминых картин маслом, сваленных в подвале. Так-то вот.

Эндрю склонил набок голову:

– Ты о… «Золотой орхидее», что ли? Да, наверное, твои родители расстроены, но они переживают за тебя – я в этом уверен.

Спенсер проглотила рыдание, в груди ощущалась острая давящая боль.

– Они знали, что я присвоила чужую работу, – брякнула она, прежде чем осознала, что говорит. – Но велели мне молчать. Их больше устраивало, чтобы я солгала, приняла награду и мучилась чувством вины всю оставшуюся жизнь, а не выставляла их идиотами.

Кожаный диван заскрипел, когда Эндрю в ошеломлении откинулся на спинку. Он долго смотрел на Спенсер. За это время потолочный вентилятор сделал пять оборотов.

– Шутишь?

Спенсер покачала головой. Ей казалось, она совершила предательство. Родители открытым текстом не требовали, чтобы дочь скрывала их осведомленность в своих махинациях, но Спенсер была уверена: они думали, что она никому об этом не скажет.

– Так ты сама призналась в плагиате, хоть они и велели тебе молчать? – уточнил Эндрю. Спенсер кивнула. – Ничего себе. – Эндрю провел руками по волосам. – Спенсер, ты поступила правильно. Надеюсь, ты это понимаешь.

Она заплакала навзрыд – будто кто-то повернул кран в ее голове.

– Я так нервничала, – лепетала она сквозь слезы. – Вообще не понимала эту экономику. Подумала, ничего не случится, если возьму у Мелиссы одну небольшую работу. Думала, никто не узнает. Мне просто нужна была «пятерка». – У нее сдавило горло, и она спрятала лицо в ладонях.

– Это нормально. – Эндрю робко похлопал ее по спине. – Я очень хорошо тебя понимаю.

Но Спенсер не могла успокоиться. Согнувшись в три погибели, зажмурившись, она захлебывалась рыданиями. Слезы затекали в нос, глаза вспухли, горло сжималось, грудь тяжело вздымалась. Жизнь представлялась в мрачном свете: на учебной карьере поставлен крест; по ее вине убийца Элисон гуляет на свободе; родные от нее отреклись. Йен прав: ее жизнь жалка и ничтожна.