Мы все причиняли вред другим и чувствовали себя плохими из-за этого. Для Мариан горькая правда заключалась в том, что она была непосредственной причиной страданий Кристи. Когда мы, подобно Мариан, сталкиваемся с тем, что ранили других, иногда весьма серьезно, чувство вины может разорвать нас на части. Даже когда урон не такой серьезный, некоторые из нас все равно чувствуют себя недостойными сочувствия или искупления. В такие моменты единственный способ обрести сочувствие к себе – это соприкоснуться с чем-то большим, чем маленькое и несчастное «я». Мы можем принять прибежище, призвав Любовь, Будду или Деву Марию, Бога или Иисуса, Святого Духа, Шиву или Аллаха. Мы соприкасаемся с любящим осознаванием, достаточно большим, чтобы предложить утешение и чувство защищенности нашему сломанному «я».

Будучи католичкой, с помощью молитв Мариан обрела мгновения глубокого спокойствия и чувство единства с любящим Богом. Но, пребывая в отчаянии, она ощущала себя одной в целой Вселенной. Конечно, Бог существовал, но она чувствовала себя слишком грешной и никчемной, чтобы стремиться к нему. Томас Мертон пишет: «Подлинной любви и молитве можно научиться в час, когда молиться невозможно и сердце обратилось в камень». Час Мариан пришел.

Опасаясь, что может навредить себе, Мариан спросила совета у пожилого священника иезуита, ее учителя в колледже. Плача, она рухнула на кресло. «Пожалуйста, пожалуйста, помогите мне», – умоляла она. Он выслушал ее историю и тихо сидел, пока она плакала. Когда она успокоилась, он мягко взял ее за руку и стал рисовать круг в центре ее ладони. «Вот здесь ты живешь, – сказал он. – Здесь больно – это место, где бьют, кричат и глубоко, сильно ранят. Этого нельзя избежать, пусть это будет».

Потом он накрыл ее ладонь своей. «Но если ты можешь, – продолжил он, – постарайся также помнить и про это. Есть царство Бога – величие и целостность, и в этом милосердном пространстве может проходить твоя настоящая жизнь. Эта боль, – и он опять дотронулся до центра ее ладони, – всегда заключена в любви Бога. И когда ты познаешь и боль, и любовь, твои раны исцелятся».

Мариан казалось, что огромная волна сочувствия лилась сквозь руки священника и мягко омывала ее. Когда она отпустила свое отчаяние в эту волну, она знала, что отдала себя на милость Бога. Чем больше она отпускала, тем сильнее было ощущение поддержки. Да, она была слепа и пребывала в неведении, стала причиной невосполнимого ущерба, но она не была никчемной, не была злой. Пребывая в бесконечном сочувствии Бога, она смогла найти путь к собственному сердцу.

Сочувствие к самим себе никоим образом не освобождает нас от ответственности за наши действия. Скорее оно освобождает нас от ненависти к себе, которая не дает нам реагировать на ситуации нашей жизни ясно и уравновешенно. Священник не советовал Мариан игнорировать боль или отрицать, что она предала свою дочь. Он советовал ей открыть свое сердце любви, которая могла запустить процесс исцеления.

Теперь Мариан больше не была заперта в своих мучительных мыслях, она помнила о возможности сочувствия. Когда возникали угрызения совести или ненависть к себе, она говорила про себя: «Пожалуйста, вмести в себя эту боль». Когда она чувствовала, что Бог помогает ей справиться с терзаниями, она принимала их, и они не разрывали ее на части, как раньше, вызывая желание уничтожить себя. Когда ее ум успокоился и обрел ясность, Мариан смогла подумать о том, как помочь Кристи.

Две недели спустя, когда они снова встретились на сеансе терапии, Кристи была холодна и настороженна. Молча Мариан села рядом с ней на кушетку. Когда Кристи не отодвинулась, Мариан подвинулась чуть ближе. Она сказала, что ужасно подвела Кристи: «Я должна была быть там, поддержать тебя и утешить… вместо этого я подвела тебя. Я была так поглощена своей болью, что не видела твою». Она сделала паузу, неотрывно глядя в глаза своей дочери. «Не могу передать, как мне жаль. Я знаю, что не могу заставить твою боль уйти, Кристи, но я хочу быть с тобой, когда ты снова обретешь себя. На этот раз я не исчезну».

Мягко взяв Кристи за руку, Мариан рассказала ей, что случилось у священника. Мягко рисуя круг в центре ее ладони, она прошептала то, что он ей сказал: «Этого не избежать. Пусть будет». Потом накрыла ладонь Кристи своей и продолжила: «Но в этом милосердном пространстве, которое есть царство Божие, может раскрыться твоя жизнь». Когда они обнялись, обе плакали. Обнимая своего плачущего ребенка, Мариан чувствовала себя наполненной нежным сочувствием – к ним обеим. Кристи позволила обнимать себя, отдавшись неожиданной силе и уверенности материнской любви. Ни одна из них не могла избежать боли от пока не заживших ран, но теперь они вместе могли идти к исцелению. Соприкоснувшись с милосердием Бога, Мариан открыла в себе сочувствие, которое вмещало их обеих.

История Мариан всколыхнула глубокие чувства в участниках того семинара по радикальному принятию. Многие рассказали о своем «часе, когда молитвы больше невозможны», о тех моментах, когда они тоже чувствовали себя недостойными любви. Мы обсудили некоторые методы, которые могли бы помочь в такие моменты соприкоснуться с источником сочувствия и научиться принимать себя. Мы исследовали, как мудрое сочувствие, сущность радикального принятия, начинается с того, что мы относимся к себе с безусловной внимательностью и заботой.

Когда мы чувствуем себя обособленными и одинокими, мы стремимся к тому, чтобы нас держали, как ребенка, в сочувственном сердце любящей матери, милосердного и принимающего отца. В такие мгновения можно соприкоснуться с этим исцеляющим пространством и отпустить в него нашу боль. Как говорит Рильке: «Я хочу, чтобы меня держали прекрасные руки твоего сердца – пусть они возьмут меня сейчас. В них я кладу эти осколки, свою жизнь…»

Когда мы чувствуем, что включены во внимательное и заботливое осознавание, что-то большее, чем наше маленькое испуганное «я», мы находим в своем сердце место для осколков и нашей жизни, и жизни других. Страдание, которое казалось нам «чересчур сильным», может пробудить нас к сладости сочувствия.

Мы можем думать, что преданные молитвы Мариан характерны для христианства и других богоцентричных религий. Но не важно, во что мы верим, мы все стремимся соприкоснуться с чем-то большим в минуты отчаяния. Мы можем взывать к спасению от мигрени, умолять, чтобы нас приняли на работу, молиться о мудрости, которая проведет нашего ребенка сквозь трудные времена. Может быть, мы шепчем: «О, пожалуйста, пожалуйста» и чувствуем, что просим «Вселенную» помочь нам. Когда мы чувствуем себя опустошенным и испуганными, мы ищем утешения и спокойствия, которые приходят через сопричастность к чему-то большему и более мощному.

Ученики, практикующие буддизм, часто спрашивают меня, не приводит ли такой вид молитв к укреплению концепции отдельного и жаждущего «я». Действительно, кажется, что мы молимся чему-то большему или более великому, чем наше маленькое и испуганное «я». И кому конкретно мы молимся? Хотя молитва действительно подразумевает двойственность – себя и других – она может быть прямым путем к недвойственному переживанию.