А вот и Эльза — он только что приказал ей раздеться. У нее ошарашенное, несчастное лицо, которое сперва стало пунцовым от стыда, а потом побелело от страха и отвращения. Габриэль привык, что на Привратника Смерти смотрят именно так, с отвращением и страхом, но почему-то лицо этой девушки и ее взгляд задевают его глубже, чем он мог бы ожидать.

Эльза спешила через ночной лес, а потом обняла его так отчаянно и крепко, словно пыталась удержать и понимала, что не сможет этого сделать. Габриэль подумал, что обязательно вернется. Что выплывет из этого мрака только ради того, чтобы еще раз посмотреть на Эльзу.

Тьма брызнула мелким смехом, словно невидимого, который копался в воспоминаниях Габриэля, очень рассмешило это желание. И Габриэль впервые за все время во мраке почувствовал какую-то опору. Теперь он стоял на неровной земле, и тьма постепенно отступала, наливаясь зловещим багровым свечением.

— Так вот, значит, какой этот мир…

Бен стоял чуть поодаль, и сломанные стебли нарциссов под его ботинками казались копьями поверженного воинства. Некоторое время Габриэль смотрел по сторонам и не мог ни пошевелиться, ни что-то сказать. Нарциссовое поле из его снов было настоящим, и Габриэль никак не мог в это поверить. Что-то в его душе дрожало и звенело, словно силилось вырваться наружу и остаться здесь навсегда.

— Это мой мир, — смог, наконец, сказать Габриэль. — Я часто видел… вижу его во сне.

Бен окинул взглядом нарциссовое поле и покачал головой.

— Да уж. Не хотел бы я носить такое в себе.

— Я тоже не хочу, — признался Габриэль. — Я пришел сюда ради Эльзы, чтоб избавиться от всего этого…

Он обвел рукой нарциссовое поле, и цветы качнули колокольцами. Габриэлю показалось, что над нарциссами прокатился дружный вздох.

— Ради Эльзы… — повторил Бен и снова огляделся. Габриэлю показалось, что цветы тянутся к нему, будто хотят, чтоб Бен дотронулся до них.

— Да, — с прежней твердостью сказал Габриэль. — Я хочу вернуть в этот мир то, что когда-то стало моей сутью. И жить дальше обычной человеческой жизнью с любимой женщиной.

Простые слова вдруг показались ему единственно правильными. И мир под багровым небом почувствовал эту правоту, потому что земля дрогнула у Габриэля под ногами, и он почувствовал, как в груди начинает печь.

На какой-то миг он перестал дышать — настолько резкой и жгучей стала боль. «Все не так, — подумал Габриэль, глядя на идущего к нему Бена. — Все совсем не так. Я не оставлю здесь то, что делает меня Привратником Смерти. И не передам свою суть Бену. Я просто умру».

Почему-то сейчас, когда смерть была совсем рядом, Габриэлю не было страшно. Цветы вдруг исчезли, и он увидел небо. Низкие багровые тучи разошлись, выпуская сонную синеву, и Габриэль понял, что падает. Бен успел его подхватить, и Габриэль краем глаза заметил его встревоженное лицо — но это уже не имело значения.

Он видел только небо.

Тучи уходили, освобождая насыщенную синюю чистоту. Боль в груди помрачала взгляд и останавливала дыхание, но Габриэль все смотрел и смотрел. Он знал, что Бен рядом, и Бену тоже больно — но это знание никак не влияло на него и ничего не давало. Главным все равно было небо — и Габриэль понимал, что видит его только потому, что Бен тоже сделал очень важный выбор.

Небо становилось выше и выше. Вот уже и следа не осталось от туч, и запах нарциссов отступил, растаяв в сверкающей свежести утра. В страну чудовищ пришел новый день.

Это было настолько правильно и честно, что Габриэль наконец-то вздохнул с облегчением и закрыл глаза.

* * *

Он умер, отчаянно стучало в висках у Эльзы, он умер, умер.

Прорыв захлопнулся неожиданно: вроде бы только что в небо бил столб яркого света, наполненный извивающимися существами настолько уродливого вида, что Эльза с трудом сдерживала тошноту — и вдруг ничего не стало. Послышался легкий хлопок — и синева исчезла вместе с наполнявшими ее демонами, оставив два человеческих тела на выжженной траве.

Габриэль лежал на спине, глядя в ночное небо, усыпанное крупными гроздьями созвездий. Эльза упала на колени рядом с ним, принялась хлопать по щекам, пытаясь привести его в чувство, но в широко раскрытых глазах Габриэля не было ничего, кроме таинственной синевы, словно в них отражалось чужое, недостижимое небо.

Где-то совсем рядом Магда обнимала брата, что-то негромко говорила ему на ухо — Эльза видела их и одновременно не видела. Огненный круг постепенно угасал, разбрасывая по ветру последние лепестки пламени, осенняя ночь вступала в свои права, и Эльза с невероятной отчетливой горечью понимала, что все закончилось.

Они больше не будут кормить оленей и запекать рыбу в тесте. Они больше никогда и ничего не смогут сделать. Все кончено.

Быстро расстегивая рубашку Габриэля, Эльза видела, как трясутся ее пальцы. К рукаву прилип лепесток нарцисса, удивительно свежий и какой-то неестественный среди осени — Эльза брезгливо отбросила его в сторону, словно отвратительное насекомое. Тело Габриэля было ледяным, и Эльза, опустив ладони ему на грудь, на мгновение испугалась, что не справится.

Наставница Шуази, которая учила Эльзу массажу, говорила: старые мастера знали способ возвращать мертвых к жизни. Нужно положить руки на грудь и несколько раз надавить, представляя, что через твои ладони идет сила, способная вернуть того, кто ушел.

Она говорила: в руках мастера скрыто величайшее могущество — но то, что больше и важнее, находится не в руках, а в сердце. И когда Эльза спросила, что же на самом деле важнее силы мастера, то наставница Шуази ответила: любовь, конечно. Это самое главное, это то, что нельзя недооценивать.

Эльза закрыла глаза. Представила, как по плечам проходит теплая волна и, наполняясь золотом, согревает руки и стекает к ладоням. Подумала, что если она выбрала Габриэля не сердцем, а разумом, то у нее вряд ли что-то получится — и прогнала эту мысль.

Чужое сердце, окованное толстым слоем льда, едва слышно стучало в глубине, под ее ладонями.

— Помнишь, как мы кормили оленей? — спросила Эльза, не чувствуя, что по ее щекам медленно сбегают слезы. — Тогда я думала, что мы просто пришли на пикник. А тут эти олени… Я никогда их не забуду.

Несколько мгновений она молчала, чувствуя, как золотое тепло вытекает из ее ладоней и проникает под холодную кожу Габриэля, растапливая сковавший его лед.

— Тогда я поняла, что люблю тебя.

Это признание породил не страх, не постоянное чувство опасности — оно сорвалось с губ Эльзы и упало в осеннюю ночь. И теперь, когда кругом была лишь тьма, в которой Габриэль стоял на краю жизни и готов был сорваться вниз, все наконец-то сложилось так, как и должно быть.

— Я тебя люблю, — прошептала Эльза. — Возвращайся.

Огонь, наполнявший ее руки, иссяк — Эльза отдала все, что могла отдать. Габриэль вздрогнул всем телом и вдруг резко сел и растерянно посмотрел по сторонам, словно никак не мог понять, где находится, и что с ним происходит.